Вариантов может быть несколько...
Допустим письмо Романов писал в ответ на запрос писателя уточнить какие-либо детали обороны?
Допустим к 1975 году, кое-кто из обиженных и обойденных вниманием реальных защитников, вдруг стал искать правду у писателя? И появились сомнения такой ли уж активной была деятельность политрука?
Что мог написать Романов о своем командире сослуживце (плененным далеко за пределами крепости в июле) как и сам писавший. Только хорошее и подтверждающее деяния. Тем самым, между прочим и свое участие в обороне лишний раз подчеркивая. Не так ли?
Я далек от желаний опорачивать ушедших в мир иной участников обороны. Никакого резона, к примеру, у меня нет. Никакой выгоды и злорадства в этом не нахожу.
Но, если возникли вопросы, кто нам мешает проанализировать?
Предполагаю, что с Романовым и Кошкаровым мого быть как и с другими. 22 июня активно воевали и оборонялись, затем к вечеру, на следующее утро смогли вырваться и крепости. Потому так успели далеко уйти от крепости и быть пленены в другом месте.
Видели основных активных участников на своих участках в момент нахождения в крепости. В плену общались в разговорах сформировалась общая картина обороны в те первые дни вообще. (*) Не будем упускать из виду возможность, что поошибке , непреднамеренно образ Кошкарова "затмил" реального акивного участника на этом участке обороны - политрука Макаренко?
Если немецкие даты в карточках не подтвердятся, врут, я только буду рад.
В завершении. Почему еще раз мог писать защитник писателю, если уже книга давно издана и всем уже почет и уважение. Да, хотя бы потому, что Смирнов оставался для всех защитников как отец родной. И обращаясь к ниму, посылая письма они напоминали о себе и это была и дружба и признательность и желание не остаться где-нибудь в тени. Грубо говоря, напомнить о себе посредством упоминания о другом... Возможно?
