Автор Тема: Брест и Брестская крепость в архивных документах  (Прочитано 167028 раз)

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Недатированное письмо от Владимира Ефимовича Пальчика, отправленное по почтовому штемпелю 15.04.1965 с адреса «г[ород] Запорожье, Чернвоноармейский р[айо]н, Сов[хоз] «Червоне Запорижжя» » на адрес «Москва, Центральное телевидение, Смирнову Сергею Сергеевичу» (получено по почтовому штемпелю 17.04.1965):

«Уважаемый Сергей Сергеевич!
Мне, как и многим другим бывшим воинам, выпала честь одним из первых встать на защиту Родину. Я – бывший солдат Брестской крепости. Мне пришлось услышать первый выстрел вероломного вторжения фашистской орды. Ввиду того, что я не был в расположении казармы, а нёс дневальную службу за её пределами, потому мне пришлось стоять насмерть с теми, кого я не знал в то время, не знаю и сейчас. Мне кажется, что не может быть, чтобы с того отряда никто не остался в живых. Вот уже столько времени прошло с тех пор, и меня не покидает уверенность в том, что нам ещё придётся встретиться снова в той же крепости под сияющим солнцем, но не под ураганным огнём, а в качестве гостей. Съехаться всем остававшимся в живых с тем, чтобы ещё раз всем вместе вспомнить то, что никогда не забудется, чтобы хоть раз увидеть тех, с кем пришлось стоять насмерть у стен крепости, с теми, кто так нежно и быстро перевязыываал нам раны, с тем, с кем копал колодец в бывшей конюшне и пил эту вонючую воду. Список этого отряда спрятан у одной из штолен у самой крепости. Если он остался цел, то он поможет разыскать некоторых из них А затем самое страшное – я попал в плен в тот день, когда командование решило отправить женщин и детей к немцам. Мне, кажется, кроме этого списка, что я писал выше, должен остаться хоть какой-то документ в штабе нашего отряда. Мой адрес: Запорожская об[ласть], Красноармейский р[айо]н, сов[хоз] Червоне Запорижжя. Пальчик Владимир Ефимович». 

Источник: РГАЛИ, ф. 2528, оп. 5, д. 13, л. 26  – 27. Рукописный оригинал.
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Подборка документов от Владимира Ефимовича Пальчика, отправленных по почтовому штемпелю 08.06.1965 с адреса «Запорожская об[ласть], Чернвоноармейский р[айо]н, Сов[хоз] «Червоне Запорижжя» » на адрес «Москва, Центральная студия телевидения, Балашову Виктору» (получено по почтовому штемпелю 11.06.1965; на упаковке бандероли – штамп «З[аказное отправление] № 36 Солёное» и пометы «Заказная бандероль», «Смирнову»):

Сопроводительная записка:
«Уважаемый тов[арищ] Балашов!
Извините за беспокойство. Ввиду того, что я не знаю адреса Сергея Сергеевича Смирнова, поэтому пишу Вам с тем, чтобы Вы передали или переадесовали [эту бандероль] моему адресату. Если есть у Вас желание – прочтите и Вы. Здесь я описываю всё, что было когда-то в крепости Бреста со мной, чтобы разыскать боевых товарищей»

Тетрадь с рукописью:
«Уважаемый Сергей Сергеевич!
Пишет вам бывший солдат Брестской крепости Пальчик Владимир Филиппович из Запорожской об[ласти,] Красноармейского р[айо]н[а,] сов[хоз] «Червоне Запорижжя». Прошу вас разыскать моих боевых тов[арищей] и сообщить их фамилии. Вы их, очевидно, знаете, так как Вы много знаете о гарнизоне крепости. Мне очень трудно их разыскать, так как пришлось вступить в бой [вместе] с солдатами многих разных подразделений, а также и неизвестными для меня командирами, а поэтому фамилий я их не знаю, а поэтому пишу подробно, всё так, как было. Вам легче будет определить, с кем я был в то время и в каком районе крепости. Из телевизионной передачи шестого мая этого года мне стало известно о знамени, с которым осталось 3 человека из 9-ти. Мне пришлось иметь одну неприятную историю с этими тремя воинами, если это – действительно они, да так до сих пор мне перед этими тов[арищами] и извиниться не пришлось.
А война для меня началась так. Я – курсант полковой школы 455[-го] ст[релкового] пол[ка] 42[-й] ст[релковой] див[изии], в состав которой входил 44[-й] ст[релковый] полк, 49[-й] ст[релковый] полк и 17-й Артиллерийский [полк]. Я бережно храню справку, выданную мне в 455[-м] ст[релковом] полку, как память о тех временах и о родном полку. Этой справке уже больше, чем 25 лет.
Казарма наша и штаб полка были сразу за рекой Мухавец, против костёла (в наше время – гарнизонного клуба). В субботу перед войной пролетал вражеский самолёт над самой крепостью. Высота была примерно 150 – 200 м[етров]. Это и был вражеский разведчик, но был встречен нашими двумя истребителями и возвращён тем же курсом обратно. Наши самолёты ушли за ним на ту сторону и были там минут 15 – 20. Это было примерно в 16 – 17 часов. В это время мой взвод, в котором я служил (а именно – миномётный, командир взвода – младший лейтенант Начай) готовился в наряд по полку. Итак, я – в наряде.
В ночь под войну, в 2 часа ночи дежурный по части м[ладший] л[ейтенант] Начай дал распоряжение оседлать двух лошадей и подать в назначенное место, что я и сделал. Вместе с ним я объезжал посты полка сначала за крепостью, а затем, примерно без 10 минут 4 час[а] въехали в крепость. Как только въехали в крепостные ворота, мы услышали винтовчный выстрел, но мы, не поняв, где именно, решили спросить у часового, стоявшего у склада, сразу направо, как въедешь в крепость. Он нам ответил, что выстрел был за крепостью в сторону границы. После этого мы уехали к расположению полка, но, доехав до Мухавца, коммандер слез с лошади, на ходу отдал мне некоторые указания, а сам быстро скрылся за казарменные ворота, а там - направо, 1-й подъезд был штаб. Больше я его не видел. Я повернул лошадей обратно, чуть проехал направо, на конюшню развед[ывательного] взвода. Вот там меня и застала война. Я ещё не успел слезть с лошади, как началась артподготовка. В это утро не поднимала труба горна спящих утренним сном солдат гарнизона. Внезапное нападение фашистской Германии, видимо, задолго тщательно продуманное. Начали солдаты выскакивать из казарм на улицу в трусах и майках. Воздух в это время был переполненный взрывами снарядов, бомб и мин. Самолёты обстреливали крепость из пулемётов. Наши воины были ошеломлены. Оружие было, но патронов не было, и стрелять было нечем. Под ураганным огнём люди бежали в укрытие, где я их и увидел.
Прошло несколько минут артподготовки. С нашей стороны ещё не было сопротивления. Как какая-то сила меня толкнула, лошадь, которую я держал, так и не успев привязать, шарахнулась в сторону и тут же упала. Увидев, куда бежали солдаты, побежал [туда] и я. Это был комсоставовский дом, у подъезда собралось несколько солдат, майор, одетый по форме и с пистолетом в руках и испуганная женщина (видимо – жена майора), на руках у женщины – ребёнок примерно 2-х лет, мальчик. Лично у меня оружия не было никакого, форма – дневального. С минуты на минуту люди начали приобретать воинственный вид. Каждый воин отчётливо себе представлял, что после артподготовки немцы ворвутся в крепость, а поэтому под ураганным огнём нам пришлось вооружаться в рядом стоящем складе и занимать боевые позиции с тем, чтобы встретить противника как подобает. К этому складу подбежало ещё несколько человек, среди них был ст[арший] лей[тенант] погра[ничных] войск. Когда под прикрытием самолётов ворвалась пехота, то в это время для нас уже не было неожиданностей и [мы] встретили их так, как подобает – не ушёл без наказания ни один фашист. Они были расстреляны в упор, где бы они не появлялись. Они хотели завладеть хоть небольшим плацдармом и этим самым быть победителями, но мы старались быть непобеждёнными, и часам к 14 дня бой немного утих. Немцы больше не лезли в крепость. Их атаки были разбиты и мы, овеянные успехами первого дня боя, получив первое боевое крещение, получили глубокое убеждение в своей силе. Воины крепости выходили на последний вал крепости, чтобы на подступах к ней громить фашистов. Отряду нашему пришлось занимать оборонительный вал в левой стороне крепости, если смотреть на неё с города. Постараюсь описать это по предметам примерно так. С этого вала был виден хорошо город. Между городом и крепостью шла дорога (видимо – просёлочная), а по дороге двигались немецкие велосипедисты. Мишень была редкая, да и не окопались [мы] ещё в то время, но после всех подготовительных работ мы получили приказ майора, который с нами был, обстрелять колонну немцев и не дать [им] возможность продвигаться вглубь нашей Родины. Бой был жестоким до самой темноты и притом – неожиданный для врага. С наступлением темноты была лишь перестрелка. Немцы освещали ракетами поле боя всю ночь. С наступлением рассвета было очень тихо, как будто бы война не существовала, но чуть только начало рассветать, случилось то, о чём я писал раньше, за что не пришлось извиниться перед тов[арищами].
Вал, на котором мы расстались, как будто бы уходил от крепости вправо. Перед нами – канал, потом – поляна, на ней были большие, но редкие деревья, там – дорога, за дорогой, метров 150 – 200 – деревянный сарай и ещё некоторые строения. С тыла была низина и ровная поляна с большой травой, где так же были большие, но редкие деревья. Главное внимание было сосредоточено на дорогу. Мой окоп был самый левофланговый, почти у самой крепости. И вдруг я увидел со стороны крепости, в раннем рассвете движущиеся фигуры, притом – в касках. Мне были видны только их головы, а сообщить об увиденном у меня не было возможности. Я напряг зрение так, что глаза заплыли слезами, и мне не оставалось ничего, как только стрелять. Мой выстрел был первым в сторону движущихся фигур. В ответ мы услышали: «Стой, не стреляй! Мы свои!». Это были трое воинов, которые к нам присоединились на следующий день рано утром со знаменем. Среди трёх был комиссар, один из них – кажется, старшина, и солдат. И так не сказал извинения (было некогда), и так первый данный винтовочный выстрел, неприцельный на другой день, мой, который и оповестил о втором дне битвы не за смерть, а за жизнь – большую, счастливую жизнь. Немцы знали, что мы там, и к утру они подготовились, но, видимо, не на такой ранний час. Обрушились снова на наш отряд с полной силой. Они достигли водной преграды. Это – буквально метров 50 – 60, на нашей ровной поляне, так что их без никакого труда мы расстреляли в первые же минуты боя. Оставив много убитых, оставшейся силе немцев всё же удалось укрыться в ранней мгле. Ну, удалось, и это – удача фашистов. Они начали снова артподготовку, подготавливая новую атаку, и пошли в атаку с правого фланга. Флангового удара наш отряд не выдержал и начал наступление отступление, но это было не бегство, а постепенный отход. Мне – как я уже писал, левофланговому – и ещё четырём рядом стоящим направо было приказано прикрыть отступление. При отступлении наш отряд понёс большие потери. Отступление с боем – это самое, я считаю, плохое положение воина, но, так как отступление всегда бывает внезапным, то ни я, ни, может, и другие, не знали, где именно будет второй рубеж обороны. Но пока весь отряд не отойдёт в крепость, мы должны сдерживать натиск фашистов. Фашисты поняли то, что мы отступаем, и начали рваться вперёд. Нам пришлось крепко поработать, чтобы заставить фашистов остановиться и, тем самым, обеспечить отход товарищей. Из нас двое погибли, а мне и двум моим товарищам пришлось бежать между каналом и валом и, тем самым, ещё продолжить защищать родную землю. За каналом немцы были гораздо дальше и такой опасности для нас троих не представляли. Каждый из нас троих был здесь ранен.
Вскочили в крепость. Немцы в крепости нас не преследовали. Я и двое тов[арищей] не видели отступающих, и мы взяли курс правее и вышли в район, где из крепости был пешеходный мостик в город через канал. Это – недалеко от того места, где мы держали оборону. На той стороне моста была будка часового, и в будке сидел немец. Посмотрев тщательно впереди себя, мы больше никого не увидели, кроме немца в будке. Мы решили его уничтожить, и я одним выстрелом уложил и этого. Мой счёт увеличился ещё на одного фашиста. Но на том поле за будкой было много миномётных точек, в глубоких окопах сидели немцы. Они открыли миномётный огонь по тому месту, где мы втроём расположились. Здесь я получил ещё одно ранение в голову, одного из троих солдат мы оставили вечным часовым на этом валу. В это время солдаты, оставшиеся в живых, говорили друг другу: «Мы не погибнем, а останемся в крепости вечными часовыми!». Видимо, эти слова из окружённой крепости дошли до нашего народа, и народ наш подвиг не забыл, назвав их также, как они называли сами себя – «Вечный часовой», а это значит «бессмертный», а крепость – «Цитадель Славы, Мужества и Геройства». Да, воля и стремление были безграничными к победе, к свободе, к жизни. Несмотря на то, что мы не знали друг друга, даже не знали по имени, но стояли плотно – плечом к плечу, полные доверия друг к другу, что увеличивало силу уверенности в помощи со стороны тов[арищей]. В это время вспомнилась песня, рождённая на Дальнем Востоке у озера Хасан: «Пусть вас тысячи там, нас - одиннадцать здесь…». Эта песня была подхвачена на самом западе, воодушевляла нас на ратные подвиги, и то, что было там, предстояло повторить здесь. Но нас уже было не одиннадцать, а только двое. Это были для меня огорчительные минуты. Решили мы укрыться у вала. Там то мы и встретили тов[арищей], они нас напоили водой и перевязали раны. В это время происходила перепись. При этом первый перепис[ной] список, как мне кажется, был спрятан там же под кирпич, в том тоннеле. Я попадаю снова в тот склад, где были первые минуты боя. Там и расположился наш основной отряд, который отходил из-за крепости. Я снова увидел того майора, с которым встретился в первые минуты войны, и был с ним за крепостью. Старшего лей[тенанта] пог[раничных] войск я уже не видал. Ни мне, ни моим тов[арищам] первые 4-ро суток не то, чтобы покушать, а даже подымить некогда было. Раненые тов[арищи] не покидали огневого рубежа, стояли рядом, у боевых амбразур. Воду носили с реки, и вода дорого обходилась для нас – ценою жизни. Со склада наш путь был в вал, который был по эту сторону Мухавца, в котором, по рассказам одного из тов[арищей], были боеприпасы и продовольствие. Командование решило перебазироваться туда, мамы и несколько женщин и детей, но когда мы туда добрались, там уже были наши тов[арищи]. Но там был не склад, а конюшня, но лошадей уже не было – говорили солдаты, что их вчера выгнали. Нас встретили радушно, как боевых братьев, сытно накормили, сухарей и консервов дали. О лучшем обеде и думать не надобно – ох, как это было вкусно! И мне после этого пить так захотелось, что терпеть было невозможно, и тут же я беру лопату и начинаю рыть колодец. И в это время мне принесли тов[арищи] кусочек льда – вкус я его и до сих пор не забыл, но жажда к воде была, и колодец я всё-таки продолжал рыть. Тов[арищи] убеждали: «Здесь лошади стояли! Вода плохая будет!», - но я рыл, затем меня сменил один, за ним – второй, и я уже не работал, пока не вырыл колод. Зато мне предоставили первому напиться воды и определить её на вкус, и тут же наполняли посуду, какая была, для отстоя. «Есть вода! Пошла!», - понеслось по обороне. Некоторые тов[арищи] начали умываться – впервые за войну. Дошла весть о воде и до командования. Колодец приказано было зарыть, предусматривая или предупреждая заболеваемость, но зная, как дорого обходится вода, на следующий день было разрешено открыть колодец, но воду пить только обработанную. И так я – в этом складе, где был колодец, здесь составлялись списки, формировались отделения и взводы, списки комсомольцев, подавались устные заявления – просили о приёме в Коммунистическую партию. Я тоже подал заявление, как и многие другие, о принятии в славную партию Ленина. Жизнь шла своим временем, но это была война, и немцы не оставляли нас в покое ни днём, ни ночью. Видя, что они бессильны сломить наше сопротивление, они устроили атаку с помощью дымовой завесы. Дым был жёлтый, едкий, в валу было сыро, да ещё с таким дымом дышать было очень трудно, и в этом нам помогала добытая нами вода – смачивали, у кого что есть, и через смоченную вещь дышали. Амбразуры затыкали с тем, чтобы в амбразуры входило меньше дыма. При этом немцы пошли на такую хитрость, они делали так: залезали на наш вал, привязывали к палке верёвочку, а к верёвочке – гранату (верёвочка – примерно такой длины, какое было расстояние между немцем и амбразурой), гранату бросали вперёд, но так как он её держал за палочку, граната сначала летела от вала, затем под своей тяжестью возвращалась обратно к валу, описывая и взрывалась у стен или амбразур нашего укрепления. Но корректировать кидание этих гранат из самолёта, видимо, было плохо, и немцы поставили наблюдательные пункты, чтобы оттуда можно было бы корректировать огонь или кидание гранат. Рыли этот пункт примерно метрах в 600 от нас напротив нас по фронту. С моего отсека не видно было, но другие тов[арищи] заметили, доложили командованию.
- Кто может стрелять на такое расстояние? - спрашивали офицеры у солдат.
Некоторые тов[арищи] знали, что я стреляю неплохо. Однажды я имел единоборство со снайпером на валу за крепостью и, выстрелив, уничтожил снайпера. Ко мне подошёл офицер и говорит:
- Можешь стрелять без промаха?
- Могу! - отвечаю, и он мне показал из других отсеков:
- Вон видишь - земля летит вверх?
- Вижу!
- Вот он умается, будет оттуда выпрыгивать, а на его место – второй тем же курсом, чтобы продолжить работу!
Я внимательно приложил винтовку на амбразуру, на прицельно планке поставил 600 м[етров] и стал ожидать. Как только немец показался, я взял то место на прицел. В этого я не стрелял. На смену тем же путём шёл другой. Я выстрелил, и притом удачно. Немец упал и лежал там до вечера. Через несколько минут немцы, привязав к плащ-палатке груз, из-за вала бросили на убитого плащ-палатку (видимо – от солнца, чтобы не разлагался). Если они его так берегли, видимо это был офицер, который уже должен был корректировать. Итак, первое ярко запоминающееся: выстрел по своим, идущим к нам со знаменем, и второе – прикрытие отступления, третье – рытьё колодца, и четвёртое – выстрел по корректировочному пункту. Это всё такие запоминающиеся варианты, что хоть кто-нибудь из в живых оставшихся должен вспомнить, а значит – и признать меня через после долгих лет – этим самым Вы и найдёте моих друзей.
Вспоминаю ещё один эпизод, как приходил парламентёр, но не фашист, а послали поляка. Он шёл по нашему валу, в него никто не стрелял, он был с белым флагом и с запиской в руках. Это был фашистский ультиматум. Что в нём было написано, я не читал, ответ – так же, но мне и всем было ясно, что ответ на ультиматум фашистами явно не понравился. Они ответили нам на него градом бомб больших калибров – видимо, хотели покончить с нами, но, как Вам известно, и это нас не испугало. Командование кратко сообщило солдатам содержание и ответ ультиматума, но я ультиматума не запомнил, а ответ немного помню. В ответе, в частности, говорилось, что нам часа много на раздумывание, мы – солдаты, посланники народа, стояли и стоять будем за жизнь народа и в помиловании мы не нуждаемся. Даты, когда это было и во сколько часов всё это было, я не запомнил тогда, не помню и сейчас. В это время тов[арищ] из Ленинграда (сам он – учитель) вспомнил ответ турецкому султану запорожских казаков. Завязался такой весёлый, задушевный разговор, но он был оборван мощными взрывами бомб. Они снова начали сотрясать крепость. Видимо, взрывы отчётливо слышали жители Бреста и жители окрестных сёл. Слышны они были и по ту сторону, в Тересполе. Но и это страшное оружие не сломило нашу волю к сопротивлению. Видимо, фашисты не видели такого упорства, мужества во всей Европе! Да, всё это было, да разве можно вспомнить через 24 года все подробности! Знаю то, что чем яростнее было их наступление, тем самым оборону мы вели упорнее, стоять надо было и за тех, кто уже не мог быть среди нас. Каждый из нас знал, что они не были погребены и даже скромного холмика они не имели. В ожесточённых боях наши силы таяли, подкреплений не было, и стоять с каждой минутой становилось тяжелее. В исключительно тяжёлых условиях мы старались быть непобедимы. И, хотя я был уже трижды ранен, стоял рядом [с другими] в обороне.
И вот наступил, казалось, последний день обороны нашего участка крепости. Командование отдало приказ готовиться к выходу из крепости, выйти всем, кто мог двигаться, было роздано последнее питание, питание сохранить до входа в лес. Разговор среди нас шёл о каком-то подземном выходе. Были предупреждены о внезапном бое, и чтобы с боем прорвать блокаду крепости, уйти под покровом ночи. Всё, что может стучать, блестеть – выбросить или тщательно изолировать. Словом, подготовка шла бодро, настроение – приподнятое, всё – как точно выйдем. Многие тов[арищи] даже ботинки обмотали обмотками, чтобы только уйти, жить и сопротивляться, уничтожать фашистов. Но уйти было не суждено. К вечеру командование решило сдать женщин и детей немцу, и как только женщины вышли на выход, который был забаррикадирован, немцы вскочили с правого фланга обороны в наш вал, и случилось непоправимое. Этот день стал для меня роковым днём. На чужбине меня везде встречали голод, холод, избиения, лагеря смерти – всё то, что придумали гитлеровские палачи для народов Европы.
Шестого мая этого года я видел несколько своих тов[арищей], которые были со мной в крепости, а именно – мальчика, которому было лет 7 – 8 (а их тогда было два), это мне ясно, что он, а вот остальных я не могу определить – с ними я был или нет.
Извините, что отобрал у Вас много времени, ведь Вы и так загружены, но поймите мои желания, мои чувства к моим боевым товарищам. Сделайте так, чтобы я их знал и хоть раз в жизни увидел! А сейчас хочется хоть письмом, хоть добрым словом обратиться к моим друзьям, хочется знать, где и какая судьба была у женщин.
3/VI 1965 [подпись]».

Источник: РГАЛИ, ф. 2528, оп. 5, д. 13, л. . Рукописный оригинал
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Подборка писем от августа месяца 1965 года от Ивана Сергеевича Матлахова, отправленных одновременно с адреса «[Город] Брест-14, Граничная, [дом] 60» (оттиск почтового штемпеля с датой отправки на конверте сильно повреждён и не читается) на адрес «Москва И-18, ул[ица] Октябрьская, [дом] 69, кв[артира] 86, Смирнову Сергею Сергеевичу» (получено по почтовому штемпелю 24.08.1965; на конверте – почтовый штамп «Заказное [письмо] № 231, Брест-14»):

«Т[оварищ] писатель! Я – малограмотный, я Вам не могу всего описать. Я много знаю о боях в крепости и около крепости. Может быть, Вам нужно будет это, и Вы мне сообщите, и я Вам опишу всё.
Т[оварищ] писатель! Так как мы проживали в те дни в самой близости от Брестской крепости, все дни были под обстрелом, оказывали помощь нашим воинам. Много осталось вдов и сирот, которые сейчас проживают в Польше. Мы просим Вас: напишите какой-либо рассказик об этом. Написано [мной] всё законно, точно.
Мой адрес: г[ород] Брест, Речица, ул[ица] Западная, дом № 3.
Матлахов Николай Иванович».

«Товарищ Смирнов Сергей Сергеевич!
Я хочу сообщить некоторые данные из времён [Великой] Отечественной войны, которые, возможно, заитересуют Вас.
В 1940 году мой отец, Матлахов И[ван] прибыл в город Брест на укрепление границы. Отец приехал вместе со своей семьёй. Мы проживали у стен Брестской крепости, на территории воинской части, где была расположена крепостная зенитная артиллерия и военный городок.
Нашими соседями были Витковские, Давидюки, Тударка, Чиж, Кобылянцев, Дайнека, Кавзик, Евик.
Я работал в воинской части: пас коров, которые принадлежали воинской части из крепости.
Я знал многих военных, а также и они меня. Знал, где стояли противопехотные препятствия и где можно было их обойти.
Когда фашисты напали на Советский Союз и, в первую очередь, на Брестскую крепость, я выбежал во двор и видел, как наши зенитчики били по фашистам. Я забежал в укрытие, где были и наши соседи Витковские. В это время шёл тяжёлый бой. Часов в 10 утра огонь был остановлен.
Я, Матлахов Николай 1927 года рождения и мой товарищ Витковский Хэник 1926 года рождения вышли посмотреть и увидели, что наши солдаты окапываются. Мы подошли к ним и увидели впереди фашиста, а фашист – нас. Он выстрелил в нас, и мы упали. В это время загремела канонада, не прекращаясь ни днём, ни ночью (остановлена она была минут на пять).
Когда мы упали, нам солдаты предложили, чтобы мы помогали подносить ящики с патронами, а также перевязывать раненых. Мы стали помогать.
Когда фашисты стали сильно бить по нашим окопам и приближаться к ним, солдаты сказали, чтобы мы ползли в укрытие. И в этот день фашисты заняли наш городок.
Вчером мы вышли из укрытия с Хэником и увидели около дома военных. Мы подошли к ним. Я узнал лейтенанта, которого часто видел в крепости и около крепости, фамилия его – Коноров Афанасий. Они попросили у нас воды и, чтобы я был проводником, т[ак] к[ак] я знал все входы и выходы в крепость.
Я предложил своему товарищу, чтобы и он пошёл с нами. Он согласился.
Крепость обстреливали, над крепостью взвивались ракеты, свистели пули и, когда мы вышли, увидели большую группу солдат. Лейтенант дал указание солдатам некоторым ползти вперёд, а потом – и нам. Фашисты обстреливали каждый сантиметр. Они боялись, чтобы не пропустить в крепость подкрепление, а также никого не выпустить из неё.
И когда мы были уже вблизи, разведчики доложили лейтенанту, что вокруг фашисты.  Лейтенант дал указание солдатам, что нужно прорвать кольцо, и солдаты бросились в указанное место. Был ужасный бой. Фашистов было очень много. Всё горело в огне.
Нас выползла небольшая группа, остальные погибли.
Лейтенант сказал, что в крепость нам пробиться невозможно.
Мы приползли в камнедробильный завод. Лейтенант сказал солдатам, что нам нужно ожидать помощи. Нужно здесь, в этих камнях и бить фашистов, которые лезут в крепость. Из этих камней хорошо была видна дорога от кладбищ до серых домов.
Мы помогали им устроиться, и они просили нас, чтобы мы приносили им патроны, которые были в складах зенитчиков, и кушать – вечером, чтобы никто не видел. Мы им обещали это сделать.
Каждый вечер мы приносили им то, что могли достать, эта работа для нас была трудная, кругом свистели пули, территория освещалась ракетами. Пищи у нас было мало, но мы, что могли достать, приносили нашим воинам.
Наши воины из камней били фашистов, которые не могли открыто подняться, не могли ремонтировать железную дорогу, все, кто появлялся – были мертвые.
Фашисты бесились, они не могли понять, откуда их бьют, т[ак] к[ак] камни поглощали звуки в крепости, где всё гремело, выло. Фашисты стали догадываться, что их бьют сзади. Тогда они ворвались в наши дома и стали допрашивать соседей, чтобы они сознались, кто их бьёт.
Наши соседи были местные жители, но они решили твёрдо не выдавать советских воинов. Тогда фашисты решили, что и они являются соучастниками этих боёв, и вывели наших соседей к железной дороге в ямы. Т.т. [Товарищей] Тударка, Чижа и его сына, Кобылянцева, Дайнека, Коззика и Евика расстреляли.
Из наших соседей остались живыми в трёх домах: мы, Матлаховы, Витковские и Давидюки, которых не нашли.
Но Евику удалось спастись, его не взяла фашистская пуля. Он вылез из-под своих товарищей тяжелораненым и приполз ночью домой. Жена его закопала в сарае в навоз, чтобы фашисты его не нашли.
Но мы с Хэником продолжали оказывать помощь нашим воинам, и рассказали [им], что фашисты расстреляли наших соседей. Воины сказали, что мы отомстим за погибших, Стали ещё яростнее бить фашистов.
Фашисты решили, что их бьют из домов, и ворвались в наши дома и нашли нас, Матлаховых и Витковскских и вывели на улицу. Требовали, чтобы мы им сказали, кто их бьёт. Нас заставляли, чтобы мы то ложились, то поднимались, а сзади щёлкали автоматами. Мы ничего не отвечали. Они решили и нас расстрелять и стали гнать в ямы. Но наши воины открыли по фашистам огонь. Фашисты старались спастись. Мы тоже бежали, но фашисты нас поймали. Они нас задержали около проходной военного городка.
В это время выехала машина от кладбищ и быстро подъехала к нам. Из машины вышел высокий чин офицерский и что-то сказал солдатам. Они вывели нас на дорогу и сказали, чтобы мы шли в другую сторону домой. Когда мы шли домой, мы услышали сильную стрельбу в наших камнях. Мы поняли, что из этой машины наблюдали с кладбищ и нашли [наших] военных, которые их обстреливали.
После боя мы узнали, что много наших воинов погибло, и мы нашли нашего лейтенанта и нескольких солдат в живых. Они нас попросили, чтобы мы узнали и сходили к серым домам, т[ак] к[ак] между городом и крепостью сильно гремели взрывы, они думали, что идут бои.
Мы с Хэником пошли к серым домам разузнать, и были схвачены фашистами. Они нас заставили работать. Но мы работали недолго. Мы увидели, что из города гнали женщин-евреек и подогнали их к серым домам, и нас втолкнули в эту колонну и погнали в крепость. В крепости шли бои, и мы поняли, что нас гнали на уборку. Мы увидели страшные развалины и пожары, а также убитых наших воинов. Вечером нас пригнали в серые дома ночевать. Мы с Хэником удрали домой и всё рассказали нашим воинам. Воины сказали, что нужно [им] догонять свои части. Они пришли к нам домой, мы им дали гражданскую одежду. Они отдали нам своё оружие, чтобы мы сохранили его. Я взял винтовку СВТ и закопал её, и она пролежала до конца войны. После войны я выкопал её и ждал, что кто-нибудь вернётся, но никого не было. Я её не мог [дома] держать. Я обратился в органы милиции. Они меня приняли в истребительный батальон со своей винтовкой. Много лет я её имел, но после сдал в органы милиции, о чём имею справку.
Мы продержали наших воинов больше двух недель. Наши воины много перебили фашистов, которые полегли между кладбищами и серыми домами. Об этом могут подтвердить наши герои Брестской крепости, а также та колонна военнопленных Брестского гарнизона, которых гнали фашисты около этих могил.
Спустя примерно месяц, после того, как фашисты захватили крепость, на наш аэродром сел большой самолёт, и мы были очевидцами, как Гитлер приезжал в Брестскую крепость. Мы были в 10 метрах, когда он ехал в военный городок [три последних напечатанных слова зачёркнуты от руки].
В военном городке фашисты сделали лагерь военнопленных, где было около 7000 человек, которых фашисты мучили, по многу дней не давали кушать, потом привозили сырые отходы картошки и ими кормили. Солдаты поголовно заболевали дизентерией и тифом. Лечить их никто не лечил, многие умирали. Они уничтожались.
Осенью 1941 г[ода] в Бресте была создана подпольная организация, в которой участвовали т.т. [товарищи] Лихадиевский, Давидюк Иван, Давидюк Пётр, Станислав Франэк и Мигальский. Лихадиевский, бывший начальник Брестского почтамта, приносил из города сводки советского радио. Мы раскладывали эти листки в канавы на дороге, где работали наши пленные, а также приносили им кушать, переодевали их и направляли в партизаны.
Было дано задание – взорвать караульное помещение и выпустить военнопленных. Мигальский работал у немцев и раздобыл часовую мину и передал её нам. Он был разоблачён фашистами и повешен в Бресте. Нас тоже должны были расстрелять, [но] нам выдали документы подпольщики и мы удрали из Бреста.
Бывший лагерь военнопленных стал лагерем репатриированных из Германии наших рабочих. В этом лагере работал поляк, зам[еститель] начальника лагеря, он тоже был подпольщиком. Он выдавал документы русским гражданам, которые вывозились из Германии по болезни. Этот поляк выдавал такие документы и тем лицам, которые должны быть расстреляны и которым нужно было удрать из Бреста. Благодаря этому человеку нам удалось таким путём удрать из Бреста. Он был разоблачён и расстрелян. Так как мой отец – бывший партизан и подпольщик, нас также должны были расстрелять, но подпольщики нас предупредили и мы удрали в Могилёвскую область, Белыничский р[айо]н.
Нас фашисты не пустили в свою деревню, т[ак] к[ак] там были партизаны. Нас поместили в дер[евню] Рогачь. Из партизанского отряда № 8 моему отцу было поручено, чтобы он связался с подпольщиками Белыничского гарнизона и оттуда получил оружие. Я был устроен возчиком молока в гарнизон, т[ак] к[ак] фашисты думали, что мы прибыли из Германии, и при помощи этого мы смогли вывезти из гарнизона винтовки, гранаты, патроны, всё необходимое.
Однажды я доставлял боеприпасы в партизанскую зону для отряда № 8. Когда я возвращался обратно домой, я был схвачен полицаями, т[ак] к[ак] я шёл из партизанской зоны. Меня доставили в комендатуру, откуда посадили в тюрьму. В тюрьме вели допросы, сильно били, но я не в чём не признавался. В тюрьме я сидел больше недели.
Из этой тюрьмы каждое утро забирали на расстрел. Когда вели нашу группу на расстрел, нам повезло. На этот крупный гарнизон партизанским командованием было направлено 12 отрядов, которые громили фашистов и нас освободили из тюрьмы. Мы тоже приняли участие в этом разгроме. И я попал в 121[-й] отряд имени Османа Косарева.
В 1945 году мы вернулись в гор[од] Брест.
Из бывших соседей мы никого не застали. Фашисты разорили и выселили их из этих мест.
Мы просим Вас, товарищ Смирнов Сергей Сергеевич, помочь нам разыскать наших бывших товарищей, которые, как нам известно, живы – Давидюк Ивана Александровича, Давидюк Петра Александровича и их зятя Станислава и Франэк, больше в живых никого нет. Как нам известно, они проживают в Польской Народной Республике.
Так как мы проживали в те страшные дни в Бресте, и наши соседи, бывшие жители Польской Народной Республики [так в оригинале], которые верили в победу советского народа, они тоже оказывали помощь нашим воинам, которые держали подступы к Брестской крепости. Они, поляки, освобождали из лагерей наших военнопленных, направляли [их] в партизаны, спасали от тюрьмы и расстрелов советских граждан. Они много сделали. Они не боялись расстрелов.
Мы, Матлаховы Иван Сергеевич и Матлахов Николай Иванович и Евин Владимир Яковлевич проживаем в настоящее время в городе Бресте.
Просим помочь нам разыскать наших товарищей!
[Подпись] (Матлахов И.С.)
[Подпись] (Матлахов Н.И.)
[Подпись] (Евин В.Я.)
«[Число не проставлено]» августа 1965 г[ода].
гор[од] Брест-14, Речица, Граничная [улица,] д[ом] 60».

Источник: РГАЛИ, ф. 2528, оп. 5, д. 12, л. 27  – 29. Рукописный оригинал и машинопись.
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Недатированное письмо от В.Я.Митина, отправленное по почтовому штемпелю 13.05.1965 с адреса «Целин[ный]край, Сев[еро-]-Каз[ахстанская] обл[асть], Сергеевск[ий] район, с[ело] Белогино» на адрес «Москва И-18, ул[ица] Октябрьская, дом № 69, кв[артира] 86, Смирнову Сергею Сергеевичу» (получено по почтовому штемпелю 17.05.1965; на конверте – пометы «Брест» и «поздр[авление]»):

«Уважаемый Сергей Сергеевич!
То, чего ожидали наши друзья, товарищи, то, чего ожидал и я, исполнилось – Вам присуждена Ленинская премия за книгу «Брестская крепость»!
Поздравляем Вас с этой высокой правительственной наградой! Желаем Вам успехов в работе, доброго здоровья и счастья в личной жизни!
По поручению участников обороны Брестской крепости В.Жданова, В.Янкова, В.Шибанова, М.Матухина – [подпись] В.Митин».

Источник: РГАЛИ, ф. 2528, оп. 5, д. 12, л. 42  – 43. Рукописный оригинал.

С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Недатированное письмо от Н.К.Мороковой, отправленное по почтовому штемпелю 15.07.1965 с адреса «Воронежская об[ласть], Таловский р[айон], село Н[овая] Чига, ул[ица] Садовая» на адрес «Москва,[улица] Шаболовка, [дом] 53, Телевидение, Смирнову Сергею Сергеевичу» (получено по почтовому штемпелю 18.07.1965; на конверте – помета «Брест»):

«Уважаемый Сергей Сергеевич!
Мне очень хотелось бы получить от Вас ответ на такой вопрос, который возник у меня после прочтения Ваших книг о героической обороне Брестской крепости, а тем более – после знакомства с участником этой героической обороны Повалюхиным Андреем Фёдоровичем, проживающим в нашем селе: «Считаете ли Вы, Сергей Сергеевич, законченной свою книгу «Брестская крепость»?».
В книгах «В поисках героев Брестской крепости» и «Брестская крепость» названы десятки славных имён наших советских людей, показавших миру пример подлинного героизма, верности Родине и солдатскому долгу.
Следовало только об этих людях сказать? Согласна: всех имён всего гарнизона крепости не назовёшь в сравнительно небольшом произведении. И по творческому замыслу писателя не следует этого делать. Но тогда в каких-то исторических документах должны быть сохранены имена всех участников героической обороны крепости.
Вот Вам информация от одного участника героической обороны Брестской крепости, воина Брестского гарнизона, но сражавшегося по ту сторону [стен] крепости.
С Повалюхиным Андреем Фёдоровичем, как участником битвы героической крепости, я познакомилась в дни подготовки к празднику ХХ[-]летия Победы над фашистской Германией. Живёт в нашем селе скромный человек, инвалид II гр[уппы] Отечеств[енной] войны 1941 – 1945 г.г. [годов] Повалюхин Андрей Фёдор[ович]. Все знают его как инвалида войны, как честно выполняющего ответственные [слово в оригинале зачёркнуто] поручения по общественной работе, но почти никто не знает о нём, как об участнике героической обороны Брестской крепости.
Заговорили о Повалюхине А.Ф. после его выступления на читательской конференции по Вашей книге «Брестская крепость», после того, как в наш сельский Совет принесли телеграмму от Брестского горкома партии Повалюхину А.Ф. с поздравлением его по поводу ХХ[-]летия Победы над фашистской Германией.
Я заинтересовалась его жизнью военных лет. Вот она. Будучи военным человеком с сентября 1939 г[ода], Повалюхин А.Ф. в 1940 г[оду] в звании мл[адшего] лейтенанта был направлен в 333-й стрелковый полк 6-ой дивизии, которая находилась в Брестской крепости. Здесь он вначале - командир взвода 5-ой роты 2-го батальона, потом – командир взвода разведки, затем – помощник заместителя командира батальона по снабжению; в последней должности и застала его война.
Гарнизон нёс службу. Был объявлен приказ, обязывающий личный командный состав полка быть на арт[иллерийском] полигоне 22 июня, на учебных стрельбах из нового вида оружия – пятиствольного миномёта.
В начале 4-го часа утра 22.VI[.1941] А.Ф.Повалюхин был в крепости, проверяя выполнение одним взводом доставки со станции Брест прод[овольственного] фуража. Вдруг с запада послышался страшный гул, небо затмили самолёты, посыпались бомбы, [раздались] взрывы. А.Ф.Повалюхин отдал приказ взводу отбыть в расположение батальона, который находился на центральном острове крепости. Сам [он] вскочил на коня, чтобы туда же отправиться, но недалеко упала бомба, взрыв, он упал, потерял сознание. Опомнился [он] за крепостным валом, около моста через железнодорожный путь. Около него лежал убитый ординарец, который, как видно, и отнёс его сюда. В это время в крепости был один, 2-ой батальон и части мелких подразделений; два остальных батальона находились в укреплённом районе, полковая школа – на учебных стрельбах на арт[иллерийском] полигоне, пулемётная рота была в Южном городке. Так весь полк был разорван на части к утру 22.VI[.1941], к началу войны.
А.Ф.Повалюхин направился в крепость. Там должно быть его место. Видел он, как 2 наших «ястребка» в небе сражались с превосходящими силами противника, видел, как один наш «ястребок», подбитый, подбил вражеский бомбардировщик. Как видно, это и был первый таран нашим лётчиком, о котором Вы писали в книге «О неизвестных героях».
Пробраться в крепость А.Ф.Повалюхин не мог. Кстати сказать, он рвался в крепость не один: солдаты, офицеры, находясь в эти часы вне крепости (таковы были обстоятельства в ночь на 22.VI[.1941]), по долгу рвались в крепость, на место, в котором они должны были находиться в случае войны. Крепость была окружена. На обоих берегах вала окапывались немцы, поливая пулемётным и миномётным огнём тех, кто выплывал по реке из крепости, и тех, кто стремился в крепость.
Он направился на огневой рубеж своего полка, который находился в 2-х км от города (на восток). Командир полка Матвеев приказал собрать бойцов и идти на прорыв в крепость. Частые и сильные бомбёжки мешали собрать группу солдат. Наконец, группа в 60 человек двинулась в крепость. Трижды пытались [они] прорваться в крепость и [трижды им это] не удалось. От 60 человек их осталось трое, в том числе – и Повалюхин А.Ф. Они отошли в район Жабинки, где остатки полка должны были занять новую линию обороны, но там уже никого не было. Здесь было оставлено имущество арт[иллерийского] полка [их дивизии]. Уничтожить его не удалось: стаи вражеских самолётов поливали пулемётным огнём, не давая возможности поднять голову от земли. На другой день, с рассветом снова двинулись в Брест, но непрекращавшиеся бомбёжки заставили их отойти в р[айо]н Катруз-Берёзы. Изменение маршрута, если можно так сказать, было вызвано приказом остатка  полка собираться здесь для формирования. Командир полка полковник Матвеев собрал всех и сказал: «Любыми средствами нужно прорваться в крепость. Кто идёт со мной? Говорю так потому, что знаю, что идём на смерть ради спасения товарищей, оставшихся в крепости». Повалюхин А.Ф. доложил командиру полка о том, что он знает, что есть в развалинах старого форта подземный проход в крепость (один – в сторону Буга, другой – в крепость), что нужно идти к этому проходу, и через него можно прорваться в крепость.
Командир полка, написав донесение об этом, послал меня [слово в оригинале зачёркнуто] его в штаб армии (в 8 км от Картуз-Берёза). В штабе армии мне [слово в оригинале зачёркнуто] ему дан был другой приказ: с группой солдат отправится по линии железной дороги в сторону Пружан и взорвать фашистский бронепоезд, который, якобы, вышел из Бреста и следует в Барановичи.
Бронепоезда [они] не встретили. Долго ждать [на месте] нельзя было. Взорвав линию железной дороги, [они] решили возвратиться в штаб армии, откуда им был дан приказ взорвать бронепоезд.
[Они] Услышали рёв и гул танков и машин: это была немецкая танковая колонна и мотопехота. [Они] Укрылись в лесу. Переждав, [они] решили пробираться в Минск. По пути встречали сожжённые деревни и поняли, что находятся в окружении, и что в Минск им не дойти. Шли Пинскими болотами. К ним присоединялись солдаты, которые так же, как и они, стремились выйти из окружения, присоединиться к своим воинским частям, продолжать борьбу.
Они не прятались от немцев, искали встреч с врагом, нападали на его, обеспечивали себя немецким оружием, действуя мелкими группами. Так на пути Тимковичи – Слуцк – Минск Повалюхин А.Ф. вместе с товарищами вёл партизанскую войну. 14 июля они вышли к городу Гомель, где ему указали, куда кому следовать, т[о] е[сть] место формирования его дивизии. В Краснопольском р[айо]не, восточнее местечка Черепово он нашёл остатки своего 333-го стрелкового полка. Отсюда он продолжил войну в составе своего полка в должности помощника начальника штаба полка по строевой службе. В августе 1941 г[ода] в деревне Безугловка Черниговской обл[асти] был тяжело ранен, отправлен в госпиталь, где ему ампутировали ногу. После госпиталя [он] был направлен в Андижанский обл[астной] воен[ный] ком[иссари]ат на службу. Демобилизовался [он] 6.VII.1946 г[ода]. Имеет награды: орден Отечественной войны 2-ой степени, медаль «За победу над Германией». Был представлен к награде за боевые действия в составе 333-го полка в районе Черепово Краснопольского р[айо]на, но не получил [её] до сих пор. Повалюхин А.Ф. честно, как и каждый советский воин, нёс свой воинский долг.
Но одно то, что он и другие солдаты и офицеры 333-го стрел[кового] полка, гарнизона Брестской крепости в силу каких-то обстоятельств оказались вне крепости в те первые, грозные часы обороны Брестской крепости всеми силами, средствами рвались на помощь осаждённым, гибли, снова рвались, заслуживает Вашего внимания.
Хочется знать о судьбе 333-го стрелкового полка 6-ой дивизии, несшего пограничную службу в Брестской крепости.
Я – не военный человек, не писатель, но думаю, что судьба гарнизона Брестского заслуживает внимания писателя и именно Вашего. Как много Вами сделано в поисках героев Брестской крепости, Вы заставили нас, советских простых людей взглянуть на себя в военной форме, с оружием в руках.
И, как мне думается, должна быть повесть о солдатах Брестского гарнизона, но сражавшихся с немецкими фашистами за стенами крепости.
[подпись] (Н.Морокова)».

Источник: РГАЛИ, ф. 2528, оп. 5, д. 12, л. 59  – 66. Рукописный оригинал.
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Письмо от 27.12.1964 от Алексея Ефимовича Ковалёва, отправленное по почтовому штемпелю 28.12.1964 с адреса «[город] Минск-21, [проспект] Красных Партизан, [дом] 40, [квартира] 1» на адрес «Москва, Центральное телевидение, Сергею Сергеевичу Смирнову» (получено по почтовому штемпелю 04.01.1965; на письме – пометы «О дезертирах» и «Архив»):

«Писателю Сергею Сергеевичу Смирнову
– автору «Рассказов о героизме»
Дорогой Сергей Сергеевич!
Я сам участвовал в труднейшем, первом этапе Великой Отечественной войны, и хотя сам лично ничего героического не совершил, но видел среди наших воинов и массовый героизм, и беззаветную самоотверженность отдельных воинов.
Поэтому Ваши рассказы не являются новинкою для солдат военных дней, но, воскрешая в памяти светлое прошлое наших дорогих соотечественников, отдавших жизнь за счастье всех людей планеты, вдохновляют молодёжь нашей страны на славные дела, которыми богата наша страна сегодня.
Можно с уверенностью сказать, что в момент Ваших рассказов нет равнодушных среди телезрителей. Очень многие затем невольно начинают анализировать свои дела, сравнивать их с делами Богдановой, Зубачёва, Фомина, Нестерчука…
Но я предлагаю Вам диаметрально противоположную тему для одной или двух бесед, будучи уверенным, что на фоне всех Ваших рассказов о героизме рассказы о слабовольности, мелкой душе, трусости, во-первых, докажут всем людям, слушающим Вас, Вашу принципиальную справедливость в оценке событий минувших дней, а, во-вторых, покажут, что даже редкие факты малодушия в трудной обстановке не умаляют достоинство многих героических поступков, массового героизма и отрицательно влияют на общее дело.
Почему я хотел бы увести Вас к началу Ваших исследований? Из Ваших рассказов и воспоминаний защитников Брестской крепости видно, что командир 98[-го] отдельного противотанкового дивизиона капитан Никитин в эти страшные минуты 22 июня 1941 г[ода] был в расположении своего дивизиона. Далее [он] пытался привести в боеготовность дивизион. Но, увы… Сейчас он – полковник в отставке, может быть, в течение войны он стал хорошим командиром, но тогда, в 1941 г. 22 июня? Он бросил людей, технику, свою семью и удрал, а вот лейтенант Акимочкин, замполит Нестерчук, другие офицеры пробились с города в [свою] часть тогда, когда уже когда было потеряно время, люди, техника и даже воля к борьбе, организовали стойкую, многодневную оборону. Все эти люди сражались в неописуемой обстановке, считали своего командира погибшим, а он, как подлый трус, удрал…
В управлении Сов[ета] нар[одного] хоз[яйств]а БССР работает Антошин Яков Кузьмич – ст[арший] лейтенант запаса. К началу войны он возглавлял Барановичское отделение военторга. Его-то в Барановичах немцы не могли застать врасплох: они сами с большой кровью, трое суток добирались до Барановичей. И вот, вместо того, чтобы организовать снабжение войск, он бросает всё, дезертирует к себе на родину в Подмосковье, скрывается до прихода немецких войск, живёт на оккупированной территории, а после освобождения, то есть изгнания немцев из Подмосковья, устраивается в районном отделе Осоавиахима, и только в последние месяцы войны его всё-таки отправляют на фронт.
Какой разительный контраст! Капитан Зубачёв и ст.лейтенант Антошин – оба снабженцы Советской [Красной] Армии. Антошин к началу войны имел высшее образование – закончил советский ВУЗ, и счесть его несознательным нельзя.
Иродов, подобных Никитину, Антошину в Красной Армии было немного. Но они были. И нужно о них рассказывать, чтобы их не было в будущем вообще. О них нужно рассказать людям для того, чтобы никогда не угасала память о тех, кто отдал жизнь за счастье всех живущих. О них нужно рассказать народу для того, чтобы Надя Борисова и многие, подобные ей, о которых Вы ещё узнаете, могли реально совершать свои героические дела, а весь народ по достоинству оценить и тех, и других.
Очень прошу извинения за беспокойство!
С глубоким к Вам уважением – Ковалёв Алексей Ефимович.
Мой адрес: г[ород] Минск-21, Проспект Красных Партизан, дом 40, [квартира] 1.
27/ХII-[19]64 года».

Источник: РГАЛИ, ф. 2528, оп. 5, д. 12, л. 82  – 86. Рукописный оригинал.
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Недатированное письмо от Адама Ильича Нестерчука без обратного адреса на конверте, отправленное по почтовому штемпелю 20.01.1965 на адрес «Москва, Писателю Смирнову Сергею Сергеевичу» (получено по почтовым штемпелям 23 и 27.01.1965):

«Здравствуйте, дорогой Сергей Сергеевич Смирнов!
Я – уроженец Брестской обл[асти] и Брестского р[айо]на дер[евни] Волки. Я слыхал первый выстрел войны 22 июня. Мой отец собирался тогда ехать в город Брест на базар. Только отъехал к[и]л[о]м[етра] 3, как наши солдаты отступают и говорят отцу: «Ты куда, старик, едешь? Ведь война началась, а мы думали – это манёвры!». Отец и вернулся домой. Когда началась Отечественная война, возле Бреста, по ту сторону реки Мухавца, к югу, возле деревни Пугачёво был там военный городок. Вы его, конечно, знаете. Там жили военные части до войны, а когда началась война, офицеры и всё военное начальство не успело своих жён и детей эвакуировать на восток, и остались они в окружении немцев. Ну, им в Южном городке тогда там делать нечего было, и они разошлись по деревням, спасая жизнь себе и своим детям от холода и голода. Пошли они к хозяевам помогать работать, и хозяева их кормили. В нашей деревне жили человек 30 с детьми. В нашей хате 3 женщины с детьми жили. Это – примерно в конце 1941 г[ода] и до лета 1942 г[ода]. В 1941 и 1942 гг. [годах] стали организовываться партизанские отряды как в Брестской области, так и по всей Белоруссии и Украине. Сначала [немцы] стали делать погромы евреев, убивать, казнить [их]. Говорят, в Бресте убили евреев 1700 тысяч [так в оригинале; очевидно, что следует читать «1.700 человек»], а потом слух пошёл, что будут убивать русских женщин и детей, оставшихся в оккупации офицерских жён, и так оно и было. Некоторые услыхали этот разговор, стали пугаться. Мы им предлагали идти в лес, в партизаны. Они говорят: «Куда же мы пойдём с детьми малыми?». А из нашей хаты 3 женщины решили переехать в другой район, в Жабинский р[айо]н обл[асти] Брестской, а к нам в хату после этого пришла одна женщина с 3 детьми жить. А после этого начался погром и на офицерских жён и детей. Приехала к нам в деревню Волки, где я родился и жил до 1949 г[ода], крытая брезентом машина с жандармерией и переводчиком, и [те] спрашивают у них: «Кто ваши мужья?». Они говорят: «Офицеры». Им приказали: «Одевайтесь в лучшую одежду и обувь. Мы вас повезём в Германию на работу». Но всё это вышло наоборот. Они провезли [их] 3 километра от нашей деревни, у другой деревни, возле леса сняли с машины и заставили копать могилы самих для себя. Выкопали они могилы. Приказали им раздеться наголо, как мать родила, поставили их возле могил голых, а из соседней деревни всё это слышали и видели издали, как их из автоматов расстреливали, а детей живыми кидали в могилу. Эта деревня называется Закий. А нам сказали жандармы отвезти их вещи в сельский совет. Мы вынуждены были возить вещи. Только в Брестском районе [тогда] поубивали офицерских жён и детей. Примерно через полгода, только знаю только, что тоже зимой, в начале 1943 г[ода] стали убивать в Жабинском районе, там, где жили 3 женщины с нашей хаты, которые с Брестского р[айо]на переехали в Жабинский р[айо]н, спасаясь от смерти. И вот как начался там погром на этих русских безвинных женщин, из этих 3-х женщин, что из нашей хаты уехали в Жабинский р[ай]он, одна осталась живой. Их немцы спрашивали: «Кто ваши мужья?». Большинство говорят: «Офицеры», Эта женщина сказала (звать её Фоня): «Мой муж работал слесарем». Жёны и дети офицеров – в одну сторону, а жён рабочих – в другую сторону. Офицерских сразу расстреляли, а тех отпустили домой, где они жили в деревне. Эта Фоня дождалась своего мужа-офицера с войны домой. До 1948 года они жили в самом Бресте, по улице Маяковского. Фамилии их и номер дома я не помню - я в 1948 г[оду] уехал в Донбасс. У этой Фони есть дочь, её Лиза зовут, и сейчас они, наверное, живут в Бресте. Если бы она сама эту историю [Вам] рассказала!
Я – Нестерчук Адам Ильич Брестской об[ласти] и р[айо]на д[еревни] Волки [уроженец]. Сейчас живу и работаю в Донбассе, Луганская обл[асть], г[ород] Брянка-8, шахта № 47 треста «Кадиевуголь». Я Ваши рассказы слышу каждую пятницу и очень люблю слушать Ваши рассказы».

Источник: РГАЛИ, ф. 2528, оп. 7, д. 346, л. 16 – 18. Рукописный оригинал.
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Моя литературная обработка рукописных воспоминаний старшего сержанта запаса Филиппа Назаровича Моисеева (датированы июнем 1966 года):
«Я, Моисеев Филипп Назарович, родился в Орловской области, Новосёлковского района деревни Бибиково. В 1934 году мой отец, Моисеев Назар Ефимович переехал на Кубань, в город Ейск, в колхоз имени 17-го съезда партии, где и сейчас работают и живут мои родные мать, сёстра и три брата. Я, Моисеев Ф.Н. проживаю в Белгородской области, Красногвардейский район, село Засосна.
Призван я в армию в 1938 году, в мае месяце, а именно 22 мая 1938 года Ейским райвоенкоматом. Я и мои товарищи были направлены по разным частям. Я попал в пехотный полк 6-й Краснознамённой дивизии Особого Белорусского округа, где был главнокомандующим генерал-лейтенант Павлов. В то время я проходил действительную службу в БССР, в местечке Чаусы Могилёвской области, где окончил полковую школу и получил звание помкомвзвода. Когда в 1939 году мы подали братскую руку помощи белорусам и украинцам, меня направили для похождения дальнейшей службы в город Брест, в 333-й стрелковый полк той же дивизии, где я и служил до 1941 года.
В 1941 году, 22 июня я, как помкомвзвода, находился в крепости с отделением бойцов на охране полкового имущества, так как полк находился в укреплённом районе. В ночь с 21 на 22 июня я, как командир подразделения, поставил наряд, а сам с остальными бойцами пошёл в казарму. В 2 часа ночи мы произвели смену наряда. По приходу в караульное помещение я и мои товарищи сели читать журналы. Один боец попросил разрешения написать ему письмо домой. Это был Парфюнов Сергей из Краснодара. Я, как земляку, сделал ему снисхождение и разрешил. Ну, а пока он писал, я сидел и по-дружески подсмеивался над ним, а потом пошла задушевная беседа – как обычно у солдат, о девушках: как провёл свой выходной день, с кем встречался и как думает провести свой выходной день завтра. Он мне ответил: «Если разрешишь, то схожу и завтра, проведаю». Я пообещал, но в наш разговор вмешался командир отделения Ходжиев из Баку. На своём ломаном языке он по-русски сказал: «Нет, товарищ покомвзвод! Завтра пойдём в город все! Мне надо сделать карточки и послать домой!». Так наш разговор и закончился. Ходжиев взглянул на часы и вдруг сказал: «О, пора на смену собираться!».
Когда бойцы были подняты, и смена проверила оружие, вдруг послышался громовой раскат. Откуда, что такое, что случилось? Все на ногах, все – за оружие. Тогда я приказал усилить посты и всех 12 человек поставить каждого на свой пост. Обрушился шквальный огонь артиллерии, бомб, смешалось всё: и дым, и гарь, и песок, и камни. Нельзя было разобрать, где и что идёт и откуда всё валится. И вот спустя некоторое время, придя в себя, бойцы успокоились, и кто был жив в то время, нёс свою вахту на посту. Мы с младшим командиром отделения Ходжиевым решили проверить посты и выяснить, в чём дело и откуда всё взялось. Но, когда мы вышли из помещения, то в это время взорвалась цистерна с бензином, за ней – вторая, и нас обдало пламенем горящего бензина. Крепость горит, с воздуха бомбят, бьёт артиллерия, строчат автоматы. Под сильным огнём я дал команду: «Снять посты!». Тогда Ходжиев побежал в один край, а я в другой.
На пути к подходу к складу боепитания встретился младший политрук Хлебников. Он спросил, кто охраняет склад. Я ответил: «Моё подразделение!». Он приказал снять посты и дать доступ к складу, а кто есть живой – вооружить гранатами и патронами, перейти в надёжное место, то есть в подвалы. Подвалами мы называли крепостные подвальные этажи. Когда всё было сделано, то по приказу замполита Хлебникова я, как старший сержант, сделал проверку своего подразделения. Остались в живых рядовые Рогов, Рахимов, Кудряшов, Салтунбаев, Рахимбаев, Парфюнов, Сименко, Пятаков. Остальных нет в живых: Ходжиева, Жандошвили, и не помню фамилии, но знаю, что он работал прокурором города Баку. Когда принял на себя командование политрук Хлебников, мы вошли в его подчинение. Спустя некоторое время (не могу определить точно, но знаю, что примерно через полчаса) появились младший лейтенант Верёвкин, капитан Горностаев и был дан приказ капитаном Горностаевым: «Подразделению старшего сержанта Моисеева занять крепостную электростанцию!».
Получив приказ, я вывел своё отделение на исходный рубеж в составе 8 человек. Но нам стала на пути движения помехой комсоставовская столовая, где находились немецкие разведчики и вели усиленный огонь. Тогда я дал команду закидать её гранатами. Когда было уничтожено это помещение, то нам проход был открыт. Когда была занята электростанция, то там мы заняли оборонительный пункт. Крепостная пекарня была занята подразделением 84-го пехотного полка.
Так мы держали оборону до 30 июня. 30 июня в 12.00 был дан приказ за подписью капитана Горностаева покинуть оборону, начать выход из крепости и соединиться со своими частями, так как в приказе значилось, что главные силы находятся в расположении города Бреста, а наш полк занимает восточную часть города. Мы запаслись продовольствием, гранатами, патронами, дождались темноты. Выход был назначен в восточной стороне крепости, где была очень мелкая река Мухавец. Выход был наш удачным: перебравшись на другой берег, мы не встретили ни противника, ни одного выстрела. На подходе к городу нам встретился немецкий пост, охранявший шоссейный выход Брест – Минск. Мы, не выдавая себя, решили пройти восточнее, но там тоже стояли часовые немецкой армии. Тогда рядовой Рогов взял на себя инициативу снять часового и тем самым обеспечить проход на шоссейную дорогу. Время двигалось медленно, пока шла жестокая схватка с часовым Рогова. Терпения нет: ждём минуты, а каждая кажется часами. И вдруг я слышу: «За мной!». Я поднял отделение. Пошли дальше.
Со своими частями нам не удалось соединиться и мне, как командиру отделения, не удалось узнать, где находятся наши части, и я вёл отделение в составе 8 человек на восток. Полями, посевами идём в направлении Минска. Где обстрел, где просто небольшое сопротивление, потому, что противник был сосредоточен. И вот на подходе к местечку Барановичи, где мы ожидали встретить свои части, мы встретили другое: нас обстреляли, в неравном бою были убиты Пятаков, Салтунбаев, Рахимов. Бой продолжался. Когда ранило меня, я потерял сознание…
…Пришёл в себя в Бяла-Подляска, где я запомнил свой номер военнопленного 5603. И с этим номером я провёл до Дня Победы в фашистских застенках: Бухенвальд, затем Кёльн, затем Дюссельдорф, потом город Ахен, где я был освобождён союзными войсками в марте месяце 1945 года.
В настоящее время живу и работаю в Белгородской области, Красногвардейского района село Засосна шофёром Засосненской мелиоративной станции.
Прошу написать про этих товарищей, которые погибли смертью храбрых в городе и крепости Брест-Литовск».
Источник: РГАЛИ, ф.2528, оп.6, д.39, л.1 – 6.
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Set

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 1828
    • E-mail
Уважаемый Константин Борисович, спасибо за тексты! Есть очень даже интересные подробности.
С уважением,
Андрей

Оффлайн Егорыч

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 9087
    • E-mail
Это точно, спасибо огромное! Теперь бы только время выкроить для анализа, сопоставлений и т.д.