http://rudocs.exdat.com/docs/index-170070.htmlБессмертный защитник Брестской крепости – Герой Великой Отечественной Александр Сергеевич РЕБЗУЕВ. Старшему сержанту 84-го стрелкового полка не спалось, уснул далеко за полночь. А вскоре был разбужен неимоверным грохотом, оглушительным ревом. Казарма тряслась. В первые минуты было всеобщее замешательство. Люди сообразили, что это война, но поняли, что ситуация требует собранности, к этому всех призывал оказавшийся среди бойцов полковой комиссар Фомин. Из казармы выбирались через окна: при взрыве бомбы на лестничной площадке образовались завалы, дверь не открывалась. Оказалось, что немцы уже проникли в Брестскую крепость через Тереспольские ворота, завладели солдатским клубом и атакуют казармы. Наши бойцы ринулись в контратаку.
Еще при жизни Александр Сергеевич рассказывал своему внуку Антону Ребзуеву, выпускнику нелидовской гимназии № 2:
«Не убьешь ты, прикончат тебя. В мои глаза впервые глянула смерть. Она предстала предо мной в виде фашиста с автоматом. Спасибо, что кто-то из наших опередил немца, и тот рухнул наземь с простреленной головой. Я в этом бою действовал еще неуверенно: хотел ударить этого фашиста штыком, но замешкался и мог бы запросто погибнуть от его руки.
Очень отчаянно и ловко сражался Самвел Матевосян. Я видел, как он в рукопашном бою уложил друг за другом двух фашистов. Даже получив ранение в голову, он все равно продолжал сражаться. У одного из убитых немцев мы обнаружили карту, на которой очень подробно было указано, где находятся наши склады, казармы, штабы…»
Солдатский клуб, оказавшись в руках неприятелей, был важным в стратегическом отношении объектом: отсюда фашисты держали под прицельным огнем казармы, часть которых к этому времени они успели занять и все настойчивее пытались ворваться в крепость через Холмские ворота. От взрывов дрожала земля, рушились здания. Казалось, ничто не может устоять против этого огненного напора… Как же чувствовали себя в таком смерче люди, что было в их сердцах и душах? Как пережили они все эти страхи?
Александр Сергеевич объяснял это так:
«Мы держались за жизнь, за свою землю. Вряд ли где-нибудь на фронте была такая ужаснейшая обстановка, которую устроили гитлеровцы нам. Горело все, что только могло гореть. Все вокруг было изрыто бомбами, минами и снарядами. Смертоносные осколки свистели вокруг нас днем и ночью. Воздух был пропитан дымом, гарью, пылью.
Нам никто не доставлял оружия и боеприпасов. Мы не получали писем от родных и близких. Не имели медикаментов, перевязочных средств, продовольствия. Нас терзала страшная жара. А хуже всего, что у нас не было никакой связи с внешним миром. Мы даже не предполагали, что находимся в глубоком вражеском тылу. Однажды через громкоговоритель немцы потребовали, чтобы мы сдались в плен. Дали тридцать минут на раздумья. Мы не согласились, и на нас обрушился новый шквал огня и взрывов… Оставшись без воды, мы предпринимали попытки прорваться с боем к реке Мухавец. Но, теряя своих товарищей, отходили обратно, к казармам.
Во время одной из таких попыток прорыва был тяжело ранен и в муках умер на берегу Муховца мой друг и тезка Александр Тагелин. Вдруг обнаружилось, что в соседнем отсеке казармы обосновались немцы. Нам это было совсем ни к чему. Командир Зубачев и комиссар Фомин, майор Гаврилов
приняли решение занять эти отсеки. Туда отправили небольшую вооруженную группу бойцов, в которую включили и меня. Задача была нелегкая. Стараясь не привлекать внимание фашистов, мы, поочередно выбрались из окон, крадучись добежали до входа в казармы. В ближние отсеки кинули гранаты. Находящиеся там фашисты были уничтожены. Все произошло так быстро, что они не успели отреагировать, и нам была открыта дорога дальше. Добежали до кухни, надеясь найти съестное.
А там, в трех огромных котлах для приготовления пищи сидело… по немцу! Ситуация была прямо-таки комичная, но никто не смеялся. Фашисты что-то лопотали, видимо, просили пощадить. И нам было не до смеха. Мы ведь их сюда не звали!
Двоих застрелили, третьего, раненого, взяли с собой. Дальше поступили с ним так: на территорию крепости вражеская авиация щедро сбрасывала с самолетов листовки, на обороте этих немецких листовок один из наших бойцов нарисовал карикатуры на Гитлера, ими мы обклеили с ног до головы немца и отпустили. Что было с ним дальше, не знаю…
На следующий день комиссар Фомин послал меня с донесением в здание
инженерной академии. Расстояние до места мне удалось преодолеть сравнительно удачно. Хотя был один опасный участок, где в меня стреляли, но пули пронеслись мимо. А когда я уже был у полуразвалившегося входа
в здание академии, сзади ухнул сильнейший взрыв, и меня контузило. Задание я выполнил, но на некоторое время оглох. Слух восстановился спустя двое суток. Бои шли такие, что мы не чаяли выжить. Смерть все время была с нами рядом. Во время одной из рукопашных схваток меня ранили штыком в ногу. Но, считаю, что мне повезло. Многие погибли. Спустя две недели после начала войны во время очередной бомбежки нашу сильно поредевшую группу засыпало кирпичной крошкой, обломками зданий и землей. Немцы захватили нас, обессилевших, в плен, заставили снять с себя лохмотья, в которые превратилась наша одежда, отобрали ремни. Вместе с нами был комиссар Фомин, его гитлеровцы расстреляли…».
Немцы погнали пленных, среди которых было много раненных, к Бугу, где разрешалось напиться воды. Все пили жадно, долго не могли напиться, немного обмылись сами. На ночлег немецкие конвоиры согнали пленных в общую кучу, заставили лечь на сырую землю. Пленники так и дожидались рассвета, находясь в кольце автоматчиков с овчарками. Потом их стали поднимать грубыми окриками и ударами прикладов. Только один из пленных остался лежать на земле. Он был мертв. На его шее можно было рассмотреть синие пятна, оставленные чьими-то пальцами. Это
был тот, кто предал Фомина. Остальные двинулись в последний путь, а пролегал этот путь по лагерям для военнопленных. И везде их ждали изнурительная работа и зверское обращение…»