Брест –Белосток,
Граф фон Штраховиц — обер л-т 15-го танкового полка: «У нас не оставалось времени поспать, так как мы круглые сутки ехали». Врагу не оставляли времени ни на отдых, ни на попытки перехватить инициативу.
О том же времени:- А. Кружин, капитан РККА, про яростные атаки частей гр. армий «Север»:- «В 1е дни войны немецкая армия наступала очень быстрыми темпами. У нас шок затянулся, и надолго. Как мне кажется, РККА не была готова к обороне до самого июля и даже до начала августа. Это произошло только под Новгородом, в районе Ст. Руссы. Но в июле, РККА отступала, это был самый настоящий хаос. На Сев.-Зап. фронте разведку вели специальные подразделения, но они не выясняли, где находятся немцы, нет. Они искали местоположение собственных войск!»
Вспоминая, войну, мой водитель, как то обмолвился о 1х днях 41го. Его москвича, даже не обмундировали, винтовку дали и патронов не мерено.... Днём отбиваемся – ночью бежим, утром окапываемся, а немец поспал, поел, сел на мотоцикл и через час нас догнал. Опять бой до вечера… В плен не попал.
Но, прочитав мемуары немца, я засомневался.
Он пишет – что действительно моторизованные части не знали изнуряющих маршей, но зато боёв и потерь на их долю выпадало больше…http://e-libra.ru/read/238643-1941-god-glazami-nemcev.-berezovye-kresty-vmesto-zheleznyx.html22-летний пехотинец Гаральд Генри совершал пеший марш в составе полка группы армий «Центр» «по испепеляющей жаре и с привалами, на которых проваливаешься в мертвый сон». Л-т Генрих Хаапе, врач 18-го пехотного полка, вспоминал краткие паузы для отдыха, которые еще выдавались в 1е дни кампании:
«Несчастные 1.5 часа сна, от них больше вреда, чем пользы. Попробуйте разбудить уставшего как собака солдата. Кости ноют, мышцы костенеют, ноги распухли так, что еле сапоги снимаешь».
С начала века выкладка пехотинца менялась мало. Обувались солдаты все в те же сапоги с высокими голенищами, а в бою вели огонь из винтовки образца 1898 г., 30кг обмундирования плюс паек, запасной боекомплект, оружие и части пулеметов или минометов. Гаральд Генри:- «Точно не скажу, сколько весит выкладка, но приходилось таскать с собой еще и толстое шерстяное одеяло, ящик с патронами, уже от этого можно свихнуться».
Солдаты на марше отделывались от лишней поклажи, складывая в полковые грузовики. Стандартная выкладка на марше весила 14 кг. Кожаный подсумок вмещал до 60 патронов, саперную лопатку, противогаз (у кого его не было, несли еще что-то), фляга с водой, коробка для еды с хлебом, мясом или колбасой, банка смальца и штык, 1,5 кг каску на марше не надевали, крепили на ремешке к выкладке. Винтовку в 4 кг носили через плечо.
Каждому полагался алюминиевый жетон, разламывавшийся на 2 половинки в случае гибели, — 1 отдавали капеллану либо в административное подразделение. Мешочки для хлеба и карманы обмундирования постоянно оттопыривались от мелочей, без которых трудно обойтись на марше. Число их в при продолжительном марше уменьшалось. «Все дороги в этой стране идут в гору. Местность равнинная, но дороги независимо от направления почему-то представляют собой сплошные подъемы…» На марше солдата поднимали 2ч.45 утра, чтобы 1\2часа спустя, на рассвете, выступить. В день одолевали до 50 км: если предположить, что шаг 60 см, то 50 км означало 84 000 шагов.
Завтрак второпях, состоял из чая или эрзац-кофе, хлеба с маслом, маргарином или вареньем и консервированной колбасы из печенки. После команды к маршу иногда оставалось время, чтобы проглотить сырое яйцо. В свете наступавшего дня формировались ротные колонны. В 1е минуты солдаты шагали бодро. Но час или 2 спустя, как только солнце поднималось выше, плечо начинало ныть от 2х винтовок. Обер л-т артиллерии Зигфрид Кнаппе:
- «Ноги проваливались в песок или поднимали пыль, от которой скоро было уже не продохнуть. Лошади храпели и фыркали, пытаясь избавиться от попавшей в ноздри пыли, распространяя специфический резкий запах. Им вообще трудно было передвигаться и по песку, и по жидкой грязи. Солдаты шли молча, эта пыль не давала рот раскрыть, она оседала на губах, забивала глотку».
Напоминали о себе застарелые мозоли, сапоги немилосердно натирали ноги до пузырей, превращавшихся в кровавые волдыри. Солдату в таком состоянии было на все наплевать, из состояния апатии его мог вывести разве что огонь противника. Л-т Генрих Хаапе из 18- го пехотного полка заметил на небе белые шапки разрывов — зенитки. Вскоре показались и русские самолеты.
«Но солдаты, казалось, не замечали ничего, что не касалось бы непосредственно их самих. А в тот момент их касалось исключительно количество шагов, пересохшая глотка и осточертевший груз на спине. Только бы добраться до привала и сбросить его! Или уж хотя бы просто услышать приказ «стой!», когда можно будет перевести дух, — вот о чем мечтали бойцы. Никому и в голову не приходило затянуть песню, просто пошутить или даже переброситься словом с шедшим рядом».
После ряда часов этих мук: «…однообразный темп марша отпечатывался убийственным равнодушием на лицах, их можно было различать между собой разве что по висящим в уголке рта сигаретам. Странное это было курение — не в затяжку, просто хоть чем-то отвлечься, пусть даже щипавшим глаза вонючим табачным дымом».
На привалах боль от кровавых мозолей, которые саднили от попавшего в сапоги песка, становилась нестерпимой. Тело гудело. Горели натертые обмундированием места. Уже ни пить, ни есть не хотелось. Пехотинцы варились в собственном поту. Чесалась голова, волосы были забиты песком, каска на голове превращалась в пыточное орудие.
Гаральд Генри:- «пыль въедалась в обмундирование, белесой пудрой покрывала лица, волосы, от чего все враз превращались в блондинов, до ужаса напоминавших солдат Фридриха Великого в париках, лица же, напротив, были черными от грязи, как у африканских негров». Эти знойные дни тянулись нескончаемо.
Полдень — солдатское счастье — полевые кухни! «Гуляшные орудия», как их окрестили военные. Эти передвижные полевые кухни на конной тяге, важнейшая и неотъемлемая частью ротного обоза. Овощи и мясо закладывали в котел емкостью 175 л (или 2 по 60 л каждый), варка на ходу. Котлы имели противопригарное покрытие. Этот нехитрый, но весьма удобный в эксплуатации агрегат играл огромную роль для поднятия боевого духа Вермахта, служа своего рода сборным пунктом, как ничто другое способствовавшим сплочению солдат, средством психологической разгрузки. После неудавшейся атаки или при отступлении, в случае серьезных потерь, л\с подразделения приходилось собирать офицерам полевой жандармерии, что было отнюдь не просто. А полевые кухни, как центр тяготения, привлекали всех отбившихся от подразделений, легко раненных и случайно уцелевших в мясорубке боя бедняг. Возле них узнавали новости, слухи, писали письма. Специфический институт полевой кухни удовлетворял потребность солдата в душевной близости, его стремление как-то защититься от враждебного окружения чужбины, от опостылевшего однообразия будней. Полуденный обед на марше, единственная, главная трапеза дня, служил стимулом продвижения вперед, заставлял позабыть про тяготы. После обеда полагался часовой отдых. Измотанные длинными переходами пехота засыпала.
«Все, будто по команде, проваливались в глубокий сон. И этих людей не беспокоило ничто — ни треск мотоциклов, ни гул моторов. Подушкой могла служить и каска. На ней, солдату спалось не хуже, чем на подушке. Сон, даже под орудийную канонаду — одно из немногих удовольствий солдатской жизни, т.к. солдат прекрасно сознает, что впереди еще долгий день и много-много километров».
Пробудившись, л\с, неохотно поднимается, очень много зависит от авторитета командира — предстоит, не мешкая, подтянуться к идущим впереди колоннам во избежание крайне опасных брешей по интервалу. Поэтому на командные должности предпочитали ставить людей постарше, умудренных опытом 1й мир. войны.
Обер л-т Кнаппе в составе подразделения на идущего на Минск:- «Низкие холмы подымались из-за горизонта и исчезали за горизонтом позади. Картина местности не меняется вовсе. Километр за километром одно и то же.
Сплошная трудноразличимая серо-зеленая масса. Совсем, как мы… И еще бесконечные поля подсолнухов».
В памяти офицера Потсдамского 9-го пехотного полка 1е дни кампании в России запечатлелись «ежедневными пешими маршами в невыносимую жару, которым, казалось, конца не будет».
Мало кто из солдат находил силы воспринимать обстановку. Мало кто смотрел по сторонам — шли, опустив головы, тупо уставившись в спину идущего впереди. Отрешенность от мира, погруженность в себя позволяла легче переносить боль и муки, заполняла собой полнейший психологический вакуум. Л-т Хаапе вспоминает, как «солнце медленно садилось, погружаясь в непроницаемые облака пыли, поднятой нашими сапогами и колесами машин. А мы все шагали. До самой темноты».
Вражеские засады воспринимались чуть ли не с радостью — хоть какое-то отвлечение от этой серятины. Ощущение опасности насыщало адреналином кровь, отрезвляло, и потом шагать дальше на восток было куда легче.
«Нам хотелось, чтобы нас обстреляли русские, черт с ними, пусть даже это закончилось бы настоящим боем, пусть, лишь бы хоть ненамного прервать это ужасающее однообразие, это безвременье ходьбы. Было 11 вечера, когда наконец дотащились до огромной фермы и встали на ночлег. В тот день мы сделали 65 км!»
Через 3 ч. сна, снова — подготовка к маршу сл. дня. А некоторым приходилось стоять в карауле. Времени на отдых катастрофически не хватало. Везде, на фронтах всех 3х групп армий пехотинцы старались не отстать от танкистов. К 1 июля на участке гр. армий «Север» 6-я Пех. дивизия покрыла 260 км от Мемеля до Риги — за10 дней по отвратительным дорогам, в условиях постоянных стычек с противником. С 9 по 30 июля 98-я пехотная дивизия (гр. армий «Центр») ежедневно одолевала 40–50 км.
Физические нагрузки и психические…, пример ряд. Гаральда Генри можно считать самым что ни на есть типичным. Пройдя маршем за день 25км, он вместе с товарищами проводил ночь на посту боевого охранения. Посты выставлялись на влажном заливном лугу. Следующий день выдался весьма напряженным. Пара часов сна на привале в полдень, потом марш до следующего пункта назначения, в 44 км. В полночь ночлег. Едва улеглись, как враг обстрелял их. Пришлось хитрить, маневрировать в поисках нового пристанища. И так миновало еще 45 мин. Приказ разобрать носимое имущество. Это значит-грянет бой: «Но 1й пришла мысль, что придется тащить тяжеленный ящик с патронами». Последовал заурядный ночной бой, до рукопашной дело не дошло: - «Сил на эту атаку ушло масса, а с наступлением рассвета надо было думать о следующих 44 км марша. Я был как выжатый лимон, пальцем шевельнуть не мог».
Но оборона русских была, в катастрофическом состоянии. По данным ОКХ Вермахт уничтожил 89 из 164 имевшихся в распоряжении русских стрелковых дивизий и 20 из 29 танковых. Отсюда вывод — «Сталин был уже не в состоянии выставить сколько-нибудь серьезные силы, даже опираясь на рельеф местности». Советы предприняли ряд контрударов с целью отбросить нас как можно дальше на запад, но это вызвало лишь их колоссальные потери при минимуме результатов. В тот день, гр. армий «Центр» доложила, что кольцо под Смоленском замкнуто, а командующий получил от фюрера директиву, расстроившую его. Фон Бок пишет: «В данный момент части армии рассеяны по обширной территории,…моя группа армий окажется разодрана на 3 части: одна группа сил с группировкой Гудериана будет развернута на юго-восток к группе армий «Юг» (Рунштедт), одна группа без танков направлена на Москву, 1-я танковая группа Гота должна быть повернута на северо-восток и переподчинена группе армий «Север» (Лееб)». Для командующего, следовавшего выполнению единой задачи, подобное разделение сил было проявлением дилетантизма в вопросах стратегии. Разрыв между директивой и реалиями, рассогласованность оперативного и тылового планирования проистекала из чисто идеологических установок фюрера, что, дескать, «одного хорошего удара хватит, чтобы Россия развалилась, как карточный домик».