СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ ШАБЛОВСКИХ! рассказанная Татьяной Шабловской в 1954 и напечатанная в обработке Белошеева в 1955.
Хотелось бы услышать аргументированные и взвешенные мнения.
PS. Лично мне этот рассказ представляется более реальным.
Когда осенью 1939 года Владимир Васильевич Шабловский получил назначение в Брестскую крепость и перевез туда семью, Тане было четыре года. Она смутно припоминает, как по утрам отец вместе с дочерьми занимался под радио гимнастикой. Потом, напевая «Три танкиста, три веселых друга», собирался на службу. А вечером приходил и долго умывался, смешно фыркая и брызгаясь. Однажды куда-то уехал, и мама получала письма из Действующей армии. На вопросы «где папа?» мама отвечала, что он воюет с белофиннами, защищает Ленинград: показывала на карте этот город. Ждали папу и гадали, когда вернется он.
С фронта Шабловский возвратился здоровым, возмужавшим, и, как прежде, шутливым и добрым. Запомнилось Тане: к суровым складкам на щеках отца прибавились две глубоких морщинки между бровей, и, когда он хмурился, эти морщинки проступали особенно явственно.
Обогащенный боевым опытом, капитан Шабловский энергично взялся за выучку своей батареи. С рассвета до темна он был с подчиненными в поле, на полигоне, на маршах и тактических занятиях. Приходил домой усталый, озабоченный. Зачастую являлся, когда дети уже спали и на плите стыл приготовленный ужин. Зато выходные дни он щедро и безраздельно отдавал семье. Шумно играл с детьми, охотно слушал, как старшая дочь упражняется на пианино, или забирал всех и шел в городской парк. В тех случаях, когда в театр Шабловский отправлялся с женой, девочки оставались под присмотром соседей.
Субботний вечер накануне войны Таня помнит особенно отчетливо. Отец пришел со службы раньше обычного – сияющий, счастливый. Батарея отлично провела трудные боевые стрельбы и заслужила похвалу генерала. Мама уселась за пианино и сыграла по этому поводу бравурный туш. Было решено завтра всей семьей поехать за город – загорать, покупаться в Муховце, насобирать полевых цветов.
Девочки принялись готовить лукошки, одевать кукол, хлопотать.
- Марш спать, невесты! – шутливо скомандовал Шабловский расшумевшимся девочкам. – Завтра подниму чуть свет…
Прогулка за город не состоялась. Чуть забрезжил рассвет, гитлеровцы из-за Буга открыли по Бресту и крепости сильный артиллерийский огонь. Началась война. Таня проснулась от страшного грохота. Со звоном лопнули и посыпались стек-
-117-
ла. От близких взрывов с потолка валилась штукатурка. Где-то вспыхнули первые пожары, и зарево их застлало небо. Перепуганные девочки заплакали, прижались к матери.
- Бегите в бомбоубежище! – быстро одеваясь, сказал Шабловский жене. – Я вас отыщу потом. Он обнял всех, расцеловал и убежал. А Галина Корнеевна торопливо одела детей, прихватила с собой кое-что из провизии, взяла на руки Светлану и через крепостной плац, где поминутно рвались снаряды, поспешила в укрытие. Таня и трехлетняя Наташа с трудом поспевали за ней, держась за юбку; старшая – Рая старалась идти в ногу с матерью. Когда где-то близко грохал взрыв, вздымая столб огня и земли, она испуганно вздрагивала, вбирала голову в плечи и ускоряла шаг.
Говорят, дети не понимают опасности. Неправда. Таня помнит, что она тогда не совсем ясно представляла, что произошло, почему среди ночи все грохочет и надо бежать в какое-то бомбоубежище. Но она чувствовала, что случилось что-то очень страшное. Недаром папа убежал, не умывшись и не сделав обычной утренней гимнастики. А мама непрестанно торопит их и пугливо озирается по сторонам.
К тому времени, как Шабловские достигли убежища, в неумолкающий гул орудий со стороны Буга стали вплетаться пулеметные и автоматные очереди – резкие, частые, как удары крупного града. Это рвались вперед враги. Крепость отвечала дружными ружейными залпами, яростным пулеметным огнем, редкими пушечными выстрелами.
- Слышите, папина батарея стреляет, - сказала дочкам, волнуясь, Галина Корнеевна. От этой догадки на душе женщины стало спокойнее: значит, врагам не удалось застигнуть крепость врасплох.
Бои не прекращались ни днем, ни ночью. Затихая на одном участке, они с новой силой вспыхивали на другом. А то вдруг перестрелка завязывалась сразу в нескольких местах, все вокруг гремело, и тогда трудно было разобраться, что происходит в осажденной цитадели. Шабловские потеряли счет времени. Бомбоубежище, куда собралось много женщин и детей, жило своей беспокойной жизнью. Кончались продукты, не было воды, медикаментов. А сверху все чаще приходили раненые бойцы и командиры. Они наскоро перевязывали раны, в двух словах сообщали, что делается в крепости, и снова уходили в бой, на прощание очищая карманы от скудных запасов продовольствия, отстегивая фляги с теплой речной водой. О капитане Шабловском и его батарее никто ничего не знал.
…Он пришел как-то ночью – бледный, небритый, опаленный пороховой гарью. Левая рука была обмотана тряпицей и висела на ремне, перекинутом через шею. В правой руке Шабловский держал пистолет.
- Папа! – первой заметила Рая.
- Володя! Ранен? – бросилась к нему Галина Корнеевна. В ее голосе были и радость неожиданной встречи и беспокойство за мужа. – Я сейчас перевяжу… Больно? Очень?
- Не очень, - ответил Шабловский, здороваясь с женой. Он поцеловал повисших на нем Раю и Танюшку, склонился над спящими Светланой и Наташей, погладил их по головам здоровой рукой. – Ну, как вы тут?.. Как дети?
Галина Корнеевна торопливо разорвала чистую кофточку, сняла с руки мужа окровавленную повязку, начала бережно бинтовать рану. Таня светила матери огарком свечи. Раиса поддерживала рукав отцовской гимнастерки. На вопрос мужа Галина Корнеевна ответила честно, ничего не скрывая:
- Тяжело, Володя. Вторые сутки ни у кого нет пищи. Нет воды. Вчера я одного бойца перевязывала. Взял он котелок, чтоб с Муховца воды принести, и не вернулся… Видно, не донес… Сегодня Рая где-то в подвалах льда наковыряла, тем
-118-
и жили. Да, полно, о нас ли забота. Как там, наверху? Как у тебя?
Не отвечая жене, Шабловский глубоко вздохнул.
- Знаю, что не легко, - но заметив, что к его словам прислушиваются все женщины, собравшиеся на огонек, вдруг улыбнулся, похлопал жену по плечу и сказал. – Ничего, дорогие. Пока в крепости жив хоть один боец, фашисты не пройдут. Дорого они за свое вероломство заплатят, ох, дорого!.. Вчера один наш пулеметчик сшиб над крепостью фашистский самолет. Мои артиллеристы сожгли немецкую машину со знаменем и офицерами. В Белом дворце засели наши и только за один сегодняшний день отбили восемь вражеских атак. Дерутся, как богатыри!..
Жена закончила перевязку. Владимир Васильевич понизил голос до шепота:
- Галя, я вот что хотел тебе сказать. Что бы со мной ни случилось, береги детей. В плен я не сдамся и из крепости никуда не уйду. Знай это.
Он приласкал дочек, простился с женой, сказал собравшимся:
- Все будет хорошо, дорогие, - и опять ушел наверх. Столько решимости было в его словах, столько мужества в фигуре и походку, так легко и просто на глазах у всех расстался он с семьей, уходя в беспокойную ночь, что обитатели подземелья поняли: все будет хорошо, защитники крепости ни за что не сложат оружия перед врагом. Только в сердце Галины Корнеевны последние слова мужа поселили какое-то тягостное предчувствие. Она молча уложила дочек на разостланном жакете, прилегла к ним сама, крепко прижала детей к себе и долго тихо плакала. Таня слышала, как время от времени мать глотает слезы и прерывисто, тяжело вздыхает, думая свои тревожные думы. Таня жалела маму.
С каждым днем положение в бомбоубежище становилось все тяжелее. Люди ели картофельную шелуху и жмых, что удалось раздобыть в соседнем фуражном складе. Пили грязную воду из дождевых луж, сосали холодный песок, чтобы как-нибудь утолить жажду. Прислушиваясь к перестрелке наверху, даже дети научились различать, на чьей стороне перевес.
- Мама, слышишь? После «ра» фашисты уже не стреляют.
- Утром из автоматов стреляли над самой головой, а сейчас вон как далеко…
С воспаленными от бессонных ночей глазами, смертельно уставшая, Галина Корнеевна всю материнскую любовь отдавала детям. Но появлялся раненый боец, она помогала ему сделать перевязку. Узнавала новости и тотчас делилась ими с остальными женщинами.
- Наши из Белого дворца простреливают весь крепостной плац, - торопливо рассказывала Галина Корнеевна, проводив наверх раненого красноармейца. При этом даже не замечала, что говорит его же словами, сугубо военным языком. – Он сказал, что в Тереспольской башне вторую неделю бьется лейтенант Наганов с горсткой курсантов. Фашисты к ним ни с Буга, ни с крепостного дворца подступиться не могут… На плацу, рассказывает, убитых фашистов тьма-тьмущая… Оборону крепости возглавили полковой комиссар Фомин и капитан Зубачев. Сами бойцов в атаки водят… И еще говорит: есть приказ – держаться до последнего, крепости не сдавать! Пока, мол, немцы с крепостью возятся, они как бы скованы по рукам и ногам – дальше двигаться не могут. Понимаете?
Женщины слушали, не перебивая. И хоть каждой хотелось узнать что-нибудь о своем муже, не расспрашивали о подробностях. Догадывались, как тяжело положение крепости, как велика опасность, нависшая над всей нашей страной. И стойкость мужей, братьев, отцов и сыновей, защищавших крепость, представлялась обитателям подзе-
-119-
мелья великим подвигом, нужным для спасения Родины.
- Яростная схватка над самым бомбоубежищем закончилась ранним утром. Встревоженные женщины и дети слышали какие-то крики, потом взрывы гранат, частую дробь автоматов. Неожиданно все стихло и в подземный каземат по гранитным ступенькам спустились несколько фашистов. Они шли с автоматами наготове, освещая путь карманными электрическими фонариками. Свет этот слепил, пугал. Люди невольно попятились назад.
- Русс зольдат ест? – крикнул один из гитлеровцев в толпу.
Никто не ответил. Женщины и дети стояли, прижавшись друг к другу, с ужасом и затаенным любопытством рассматривая пришельцев: так вот они какие – немцы.
- Все марш хох! – приказал тот же немец, что спрашивал о русских солдатах. – Шнель! Скоро!
«Что же с крепостью?.. Где Володя. Как эти попали сюда» - обеспокоено подумала Галина Корнеевна, прислушиваясь к далекой перестрелке и обувая заплакавшую Светлану. Рая взяла за руки Танюшку и Наташу, но не отходила от матери. Очевидно, с той же тревожной думой – «что с крепостью?» - молчаливо собирались в путь все остальные. Звуки далекого боя заставляли людей верить, что крепость продолжает сражаться и еще не все потеряно.
Яркий свет июльского утра на мгновение ослепил людей, много дней проведших в темном подземелье. Глаза слезились. Трудно было смотреть на лазурно чистое небо, на изумрудную зелень опаленной кое-где травы. Но Галина Корнеевна успела многое заметить, пока фашисты выгоняли из убежища женщин и детей. На Северном острове, у крепостной церкви и Тереспольских ворот шла сильная ружейно-пулеметная перестрелка. Пули с тонким свистом проносились над головой, звонко цокали о кирпичные стены зданий, высекая бурунчики красноватой пыли. Многие крепостные здания были разрушены.
Цветущие каштаны стояли черные, полуобгорелые, иссеченные пулями и осколками. Точно расколотые гигантские орехи, бесформенными глыбами железа и бетона высились на берегу Муховца крепостные бастионы. А над всем этим – на востоке – вставало багровое солнце. Казалось, и его окрасила кровь, пропитав … в ожесточенных боях.
Батареи Шабловского не было слышно. Почему? Жив ли он? И все-таки даже в эту неимоверно тяжелую минуту Галине Корнеевне радостно подумалось о том, что крепость еще жива, крепость не пала. «Значит, и Володя там, где стреляют», - решила она. «Что ожидает людей? Как спасти их от надвинувшейся беды?»
Конвой остановил пленников за Муховцом, возле высокого земляного вала. Измученные голодом и жаждой, бессонницей и постоянной тревогой за жизнь близких, люди бессильно опустились на зеленую пахучую траву. Много ли они прошли – каких-нибудь три-четыре сотни метров, - а устали так, что пот выступил на лицах, ноги дрожали и не было сил дотянуться до чистой воды Муховца. Склонилась над своими дочерьми и Галина Корнеевна.
- Что теперь будет, мама? – шепнула Рая. – «Они» убьют нас?
- Не надо об этом, доченька, - так же тихо ответила Галина Корнеевна. – Ты ведь помнишь, что говорил папа: все будет хорошо.
- И война уже кончилась, да, мама? – спросила Танюшка.
- Нет, Таня, - покачала головой мать. – Война кончится, когда мы всех фашистов прогоним с нашей земли… и папа вернется домой.
- Ведут, ведут! Смотрите! Наших ведут! – вдруг загудела, заволновалась толпа. Женщины поднялись на ноги, вскинули ладони к глазам, чтобы лучше видеть.
К земляному валу, под усилен-
-120-
ным конвоем, приближалась группа израненных защитников крепости. Поддерживая друг друга, медленно брели бойцы и командиры. Таня увидела отца. Он был в форме, только без фуражки. Голова обмотана грязным бинтом, сквозь который просочилось кровавое пятно. Раненая прежде рука была еще на привязи. Смертельно бледный, Владимир Васильевич Шабловский с трудом переставлял ноги, но шел сам, без помощи товарищей. Видно, каждый шаг стоил ему огромных усилий: всегда спокойное, энергичное лицо его искажалось от мучительной боли.
- Володя! Володенька! Мы здесь! – закричала что было сил Галина Корнеевна.
Владимир Васильевич устало повернул тяжелую голову, остановился, помахал здоровой рукой, но тотчас конвойный подтолкнул его прикладом. Сурово взглянув на гитлеровца, Шабловский пошел дальше. Кто-то из немцев, охранявших толпу женщин и детей, прикрикнул на Галину Корнеевну.
Раненых остановили неподалеку. Поддерживаемый товарищами, Шабловский вышел вперед, снова молча помахал рукой семье. Теперь их разделяло всего несколько десятков метров. Но подойти друг к другу они не могли: путь преграждали гитлеровские автоматчики. Вдруг к Шабловскому подскочил низкорослый конвойный.
- Коммунист? Комиссар? – заорал он, срывая с Шабловского петлицы и поясной ремень со звездой.
- Не погань форму, сволочь! – презрительно выговорил Шабловский и, собрав остаток сил, оттолкнул конвойного. Товарищи заслонили капитана собой, спасая от расправы. Неизвестно, чем кончилась бы эта стычка, если бы не подошел немецкий офицер. Один из автоматчиков что-то доложил ему. Офицер мельком глянул в сторону женщин и детей. Видимо, раненые защитники крепости интересовали его гораздо больше. Он неторопливо прошелся взад-вперед, пытливо вглядываясь в лица советских воинов. Точно пытался разгадать, что это за люди и откуда в них столько мужества. Бойцы и командиры с ненавистью следили за гитлеровским офицером. Безоружные, обессиленные от ран, они оставались непобежденными.
- Офицеры! Коммунисты! Два шага вперед! – скомандовал гитлеровец, закончив обход.
Никто из раненых не пошевельнулся. От мучительного предчувствия беды у Галины Корнеевны кровь ударила в голову. Ее охватил ужас, когда она увидела, как первым вышел из группы ее Володя, потом еще кто-то, еще… Вскоре все раненые стояли рядом с Шабловским. Офицер отдал короткое распоряжение, и обе группы – раненых воинов и обитателей убежища – соединили вместе. Повели из крепости. Владимир Васильевич Шабловский шел рядом с женой, опираясь на ее плечо, поглаживая тяжелой и жесткой рукой головки ребятишек.
- Борьба не кончена, Галя, - сказал он жене, когда процессия, миновав центральные ворота, повернула в сторону железнодорожных путей. – Слышишь? Крепость держится…
- Ты весь изранен, Володя, еле идешь. Оправишься от ран, тогда и будешь думать о борьбе.
- Нет, Галя, - покачал головой Шабловский. – Я еще могу кое-что сделать… Дай-ка мне Светланку, - неожиданно сказал он и, прежде чем Галина Корнеевна успела возразить, отобрал у нее ребенка, бережно прижал к себе.
Годовалая Светлана не спала. Большими голубыми глазами она спокойно смотрела в небо и улыбалась, гукая, точно силясь что-то сказать. По примеру Шабловского один из бойцов подхватил на руки трехлетнюю Наташу. Рая и Танюша шли рядом с отцом. Позади осталось гарнизонное кладбище. Конвой направил колонну по одной из пыльных дорог вправо. Стало ясно – ведут за Буг.
-121-
Вскоре показался и железнодорожный мост – единственный уцелевший в районе Бреста. При виде его Шабловский вздрогнул, в суровом взгляде его появилась решимость. Он еще бережнее прижал к себе ребенка: шел теперь твердо, с гордо поднятой головой.
- Наш Буг, - сказал он жене. Голос его был взволнованным, приглушенным. – Государственная граница СССР…
Как только процессия подошла к мосту, конвой разделился: одни гитлеровцы пошли впереди, другие замыкали колонну.
Идти по шпалам было трудно, особенно детям. Люди шагали молча, потупив взоры, словно считая толстые, просмоленные шпалы. А с моста открывался вид на широкий Буг, его песчаную пойму, зеленые луга и поля вдоль берегов. Слева сурово высились развалины крепости, оттуда слышалась то громче, то тише стрельба. Вдоль крутого берега кудрявилась настороженная зелень кустов, редкие плакучие ивы клонили ветви к самой воде. На противоположном берегу в густых садах виднелись польские селения.
И на всем страшная печать прошедшей здесь войны. Берега изрезаны вдоль и поперек глубокими шрамами танковых гусениц. То тут, то там зияли воронки разорвавшихся бомб и снарядов. Многие деревья вдоль берега и в окрестных садах стояли голые, иссеченные огнем и металлом. Ни в селениях, ни на реке не было видно ни одного человека.
Пленники прошли уже половину моста, как вдруг Шабловский обернулся к товарищам и громко крикнул:
- Кого жжет позор плена – за мной!
Все, что произошло вслед за этим, Таня помнит смутно. Отец поцеловал Светланку, отдал ее матери, сказал: - Береги детей, Галя, - и бросился к перилам. Вот он вскочил на них и, точно сорвавшись, полетел вниз. Вслед за Шабловским с моста стали бросаться другие бойцы и командиры.
Колонна смешалась, хлынула к перилам. Конвойные наугад били по реке.
Мама, прижимая к груди Светланку, что-то кричала и плакала. Плакали другие женщины. Перепуганные и взбешенные бегали по мосту конвоиры, отгоняя прикладами людей от перил.
А Буг все так же спокойно и величаво катил свои волны, похоронив под ними артиллерийского капитана Шабловского и его боевых друзей. Встретив здесь первый удар врага, отдав обороне крепости свою кровь, воины не могли уйти отсюда и предпочли смерть позору плена.
Сильно поредевшую колонну пленников спешно повернули назад в Брест. Женщины взяли на руки Светланку и Наташу, поддерживали обессилевшую от горя Галину Корнеевну. А потрясенная происшедшим Танюша еще долго оглядывалась на спокойный Буг. Ей казалось, что отец вот-вот появится снова, догонит их и пойдет рядом.
