Автор Тема: Брест и Брестская крепость в архивных документах  (Прочитано 166962 раз)

Оффлайн sansanek

  • Постоянный посетитель
  • Сообщений: 108
    • E-mail
Продолжу публикацию текста письма А.Н.Бессонова К.М.Симонову (1955 год):

Вышеуказанное письмо А.Н. Бессонова было опубликовано в журнале «Наше наследие» № 3 от 1988г., но как мне кажется в сокращении.





Оффлайн sansanek

  • Постоянный посетитель
  • Сообщений: 108
    • E-mail
В архиве Филя  обнаружил вот такой черновик, в нем идет текст из письма Бессонова и небольшие комментарии Филя в виде (где, откуда, чушь). Скорее всего, он отправлял письмо в редакцию журнала со своими возмущениями на письмо Бессонова.





Оффлайн sansanek

  • Постоянный посетитель
  • Сообщений: 108
    • E-mail
Я тут попробовал расшифровать  ;D  вышеуказанный черновик А.М. Филь на статью и письмо А.Н. Бессонова

Журнал «Наше наследие» №3 1988г.
Письмо Защитника Брестской Крепости К.М. Симонову. (Бессонов А.Н.) 44 ст.полк.
А.Н.Семененко – возвратился из города в крепость «пробивал себе пути пистолетом и ножом» стал главным руководителем обороны в районе 44 сп.
Смирнов, работая над книгой выяснил, что Семененко неотлучно находился в крепости с самого начала войны, ничего не знает о приказе №1 от 24 VI, который он, по словам Бессонова, сам ему диктовал.
Семененко был действит. назначен   нач.штаба сводной группы, но не мог прорваться на восточный участок казарм, где находился штаб.
Обороной 44 полка руководил В.И.Бытько (где был Бессонов). Бытко (якобы) пришел в крепость на 2-й день войны.
Склады 44 с.п. 42 сд пишет Бессонов, находился вне крепости. Склад б/п и оружия (пулеметы дс, гранаты, патроны, винтовки СВ в крепости у столовой 84 сп, мы пробили стену и взяли все оттуда) пишет что из 120 чел осталось у него 32.  Кем он был?
«Мы заставили тремя атаками противника отступить и этим подняли дух защитников (в сторону северных ворот) танки огнеметами не действовали (немецкие).
Откуда Бессонов знал о полковнике Матвееве вне крепости (у северных ворот?). Матвеев бросился под танк со связкой гранат. Северные ворота были спасены.
Я знал, что должен быть в крепости полковой комиссар Фомин, он в субботу был дежурным по гарнизоны (чепуха) Не было в крепости и нач.штаба 44 полка Семененко. Я связался с одним из командиров 333 сп капитаном Зубачевым, он руководил обороной западной стороной крепости, т.е. держал западные ворота, костел  и штаб полковой армии (???), который мы называли «белый дворец». Зубачев приказал организовать оборону, собрать оружие, выделить связных, чтобы передавать боевые приказы по всей крепости. Зубачев взял на себя командов. обороной крепости.
В 18.00  22 VI мы собрали оружие и привели в порядок людей. Мне пришла мысль улучшить связь с крепости. Приказал прорубить проход внутри стен, заделать пробоины в стенах (каких стенах 2,5 м?) Остановил бойца и приказал занять оборону и знать свое место (где)
Горел склад ОВС. Нужно было думать, чем кормить людей, чем поить их (овсом что-ли), где доставать боеприпасы, боеприпасы были в блиндажах (каких, где?)
Страшно вспомнить ст. сержанта Григоряна из 132-го погранотряда, обожженного, простреленного. Женщина раздетая с двумя детьми по бровке Мухавца (чушь)
Мы ждали, что наша армия придет и  так с надеждами пришли все 24 героич. дня. В запасе было 4 котла  воды (где?) Воду ещё можно было брать из Муховца и я поставил часовых у котлов.
Боец умирал, но мы не давали ему воды, а давали только тем, кто еще мог держать винтовку или лежать у пулемета.
В общежитии комсостава на 2 ом этаже обнаружили заваленных воентехника  Кудрявцева и майора Фомина. Кудрявцев отделался не плохо, а комиссар (так  кто же майор или комиссар?) был без сознания, но дня  через 3-4  комиссар отошел (где?). Это на 2й день войны. Кончался 3й день, из-за вала северных ворот у моста через Муховец по-пластунски полз человек. Я приказал не стрелять. Он переплыл Муховец (немцы уже вели огонь из-за валов, а плывущего не заметили?). Это был нач. штаба 44 Семененко (как же Бессонов не узнал своего нач. штаба? Это было моё опровержение у Смирнова в разговоре с Бессоновым). При виде лейтенанта Семененко громкое «ура» пронеслось по крепости. (Это по Бессонову было 24 VI) И не узнал Бессонов, что у  Семененко  не было ордена.
С нами два ведущих офицера: Фомин и Семененко – герои и руководители обороны, второй, после Матвеева.
В туже ночь впервые созвали совещание. На совещании присутствовали: капитан Зубачев, ст.л-нт Семененко, майор Фомин, л-нт Виноградов, л-нт Наганов, мл.сержант Кудрявцев, старшина Савченко, рядовой Гайворонский,  рядовой Пузаков и несколько молодых мл.л-тов. На этом совещании были представители 44 сп, 84 сп,132 погранотряда,55сп, 333сп, тяжолого гаубичного полка (номера не помню). Тяжелые гаубицы стояли рядом с «Белым дворцом», при  первом обстреле были разнесены в кучу лома.
В приказе №1 от 24 VI. перечисляет Бессонов 44 сп 132 погранотряд, 333 сп 55 сп и подпись – нач. штаба сводной группы ст.л-нт Семененко. Командование поручили Зубачеву, а поддержку морального состояния поручается майору Фомину.
Приказ был написан мною под диктовку нач.штаба на 3х страницах. У Семененко была мысль вывести гарнизон из крепости, но затем он согласился до конца оборонять и переходить в контрнаступление, а это потеря сотен людей, сотен винтовок, десяток лучших пулеметов и тысячи патронов.
Мне, как оружейному мастеру было поручено бесперербойно снабжать гарнизон боеприпасами, вооружать и ремонтировать его (откуда?).
Хлеба и грамма не было. Ели лошадей убитых. Иногда попадались консервы. Сам себе задаю вопрос: «что же мы ели за все 24 дня?».
Примерно на 12-13 день врагу удалось захватить западную часть крепости, южную и северную. В наших руках оставалось подковообразное здание, костел и здание погранотряда и войск МВД т.е центр. часть крепости. На 14 день немцы пошли танками с огнемётами, мы выставили щиты с красным крестом. В подвале находятся сотни женщин и детей, сотни раненых бойцов.
Меня ранило, передали что убит капитан Зубачев осколком снаряда в голову (и Петя Клыпа был у Бессонова?).
На 15-16 день Бессонов с Петей Клыпа и Пузаковым пробрались в костел , взяли 2 ящика патронов, штук 15 гранат у убитых немцев, нашли несколько плиток шоколада и пять пачек печенья.
На обратном пути меня ранило (обратный путь 600-700 м куда?), пришел в себя только на другой день (где лежал?). Пузаков его отхаживал спиртом (где?). Майор Фомин лежал раненый. Семененко еще держался, последний разговор с ним я имел примерно на 22 день. Ст л-т Семененко последнее слово мне сказал: «Ну и всё, больше, больше я ничего не могу предпринять». Семененко исчез.
В центре крепости стоял артполк на конной тяги и все лошади люди убитые разлагались. На коновязи стояло 300 лошадей и все они были перебиты снарядами. На 23 день насчитывалось человек 16-17. 14 или 15 VI  я с горечью бросил свой пустой пистолет.
Отдавать свою жизнь в 19 лет так просто не хотелось. На стене штыком было написано: « Товарищи, отомстите за нас» «Прощай Родина».
Майор Фомин лежал вниз лицом.часам к 7 вечера в центр крепости через мост р. Муховец ворвались танки и немцы.
Итак, мы в сводной колонне в/плен. Гнали нас в Бела-подляску, около которой был ?создан лагерь На привале мы бежали с Пузаковым. И опять 4 месяца Освенцим (в (XII) Опять побег. Совместная борьба с поляками?, встреча с частями 8й гвард. армии, сверхсроч.служба, звание старшины. 3.X.1946 демобилизовался. «Бессонов А.Н.»
Предисловие и подготовка текста Евгения Тверского.


.

Оффлайн Gurock

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 5794
  • Забудем мы - забудут нас...
    • E-mail
Текст в редакции Тверского для чего написан? Даже ничего не знающий об истории обороны поймёт что это полный бред.
"Надо шаг за шагом, страницу за страницей писать подлинную историю своей страны. Почему? Потому что быть гражданином страны нельзя, не зная ее истории"

Оффлайн sansanek

  • Постоянный посетитель
  • Сообщений: 108
    • E-mail
Текст в редакции Тверского для чего написан?
???  В журнале написано: "предисловие и подготовка текста Евг. Тверского" и в черновике Филя тоже этим же заканчивается, а я только преложил текст в печатный формат  ;D

Оффлайн Gurock

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 5794
  • Забудем мы - забудут нас...
    • E-mail
Текст в редакции Тверского для чего написан?
???  В журнале написано: "предисловие и подготовка текста Евг. Тверского" и в черновике Филя тоже этим же заканчивается, а я только преложил текст в печатный формат  ;D
Филь такое написал? Или всё же это редакция Тверского?
"Надо шаг за шагом, страницу за страницей писать подлинную историю своей страны. Почему? Потому что быть гражданином страны нельзя, не зная ее истории"

Оффлайн sansanek

  • Постоянный посетитель
  • Сообщений: 108
    • E-mail
Текст в редакции Тверского для чего написан?
???  В журнале написано: "предисловие и подготовка текста Евг. Тверского" и в черновике Филя тоже этим же заканчивается, а я только преложил текст в печатный формат  ;D
Филь такое написал? Или всё же это редакция Тверского?
Все же выложено в сканах, что не понятного то. :-\
Тверской подготовил текст письма Бессонова и написал предисловие  в журнале. а Филь делал в своем черновике записи, чтоб скорее всего написать в редакцию свои возражения на письмо Бессонова, которое опубликовано с предисловием и подготовкой Тверского, ну как то так  ;D

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Как раз именно сегодня я, благодаря любезности сотрудников РГАЛИ, закончил исследовательскую работу с текстом письма Бессонова Симонову...
Однако, после сегодняшних сообщений в этой теме у меня возникает вопрос к "брестскому сообществу": мне заканчивать публикацию оригинального текста из архива, или всех уже устраивает редакция Тверского (судя по "Листу использования", он снимал с этого документа ксеркопию) и "мысли по поводу" Филя?
С уважением - К.Б.Стрельбицкий

Оффлайн Егорыч

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 9087
    • E-mail
Оригинальный текст безусловно нужен и необходим!
Как нужны и по своему интересны материалы размещенные "Сансанеком", как документ некоего осмысления теми же современниками Бессонова так и с нашей стороны.
Бегло просмотрев "мысли Филя", если честно ничего "важнокритического" не обнаружил. Возможно я предвзято отношусь, но один защитник "налепил" все в кучу и без критического разбора своей же писанины, другой пометил наиболее спорные и несуразные места в письме. При чем сделано минимально и "осторожно лаконично". Что я хочу сказать. Да, то, что любой прочитавший в свое время книгу Смирнова, серьезный и вдумчивый читатель сделал бы большее количество заслуженных замечаний к письму Бессонова. Только и всего...
« Последнее редактирование: 31 Января 2015, 20:20 от Adv1seR »

Оффлайн Исследователь

  • Постоянный участник проекта
  • Сообщений: 4382
  • Незадолго до ДМБ-86-осень
    • E-mail
Так как хотя бы один форучанин (спасибо, уважаемый Егорыч!) высказался, что "Оригинальный текст безусловно нужен и необходим!", то я закончу публикацию текста этого документа:

"Скажу, что эти контрнаступления обходились нам дорого, мы теряли большое количество людей и, в конце концов, нам пришлось перейти в оборону. Правда, контрнаступление – решение неплохое, это почувствовали немцы, но, по-моему, нужно знать, в какой обстановке находишься. Ведь пополнения у нас не было, нужно было дорожить каждым человеком. Убило солдата или офицера – всё, вычёркиваем его из списков, а мы теряли в таких случаях сотни людей, а это значило сотни винтовок, десятки пулемётов ручных и тысячи патронов, ибо это ценилось куда дороже, чем золото. Мне, как оружейному мастеру, было поручено беспрерывно «снабжать» гарнизон боеприпасами, вооружением и ремонтировать оружие.
Итак, началась организованная оборона. Не хватало боеприпасов, совершенно не было медикаментов, продовольствия, [люди] умирали от жажды. Я просто не знаю, что мы ели. Хлеба и грамма не было. Помню, ночью подползали к убитым лошадям, отрезали куски и этим, можно сказать, поддерживали себя. Правда, иногда попадались консервы, а вообще сам себе иногда задаю вопрос: что же мы ели за все 24 дня?
Дни шли за днями. Приходилось очень трудно делать вылазки, т[о] е[сть] искать по крепости под ураганным огнём пулемётов и миномётов, доставлять патроны, гранаты, запалы и для 2-х чудом уцелевших 45-мм пушек – снаряды. Но я думаю, с этой задачей я и мои товарищи справились. Ни разрывы бомб, ни разрывы мин, ни пулемётные очереди не страшили нас, которые, не боясь смерти, подползали к убитым немцам, снимали с них автоматы, карабины, патроны и доставляли своим товарищам. Их имена не должна забыть история - [таких, ] как Колю Гайваронского, Владимира Зайцева, Владимира Пузакова, Николая Журавлёва. Их подвиг бессмертен. Приходилось и доставлять боеприпасы, ремонтировать вооружение, идти на прорыв и обороняться. Вы представляете себе, что на 10-й день обороны приходилось на 12 – 14 метров рубежей один защитник, на 2 – 3 пулемётные точки – один стрелок. И то уже из обороняющихся, кто ещё держал оружие, ни одного не было не раненного. Люди умирали от ран, мучились от жажды, были голодны, хотелось спать, но даже эти страдания не поколебали воли защитников. Они продолжали оборонять крепость. А ведь мы не знали, что ещё впереди 14 трагических дней. Примерно на 12[-й] – 13[-й] день врагу удалось захватить западную часть крепости, южную и всю северную часть. В наших руках оставалось всё подковообразное здание, костёл и здание погранотряда и войск МВД [так в оригинале] – вообще, вся центральная часть крепости.
Подошёл 14[-й] день. Это был самый страшный день. Гитлеровцы открыли по крепости огонь из миномётов и орудий, из-за вала северной стороны вышли танки и прямой наводкой огнемётом стреляли по окнам крепости. Можно было подумать, что подошёл конец. Из подвала здания погранотряда, из маленьких окон мы выставили щиты с красным крестом, давая знать, что в подвале находятся сотни женщин и детей, сотни раненых бойцов, но фашисты не обращали на это внимания. Видя, что этим нас не взять, они пришли в ярость. Появилась авиация противника. Видимо, бомбы были тяжёлого веса, ибо рушились стены казармы, сотрясалась вся крепость. Это был один ужас. Но мы продолжали стрелять.
На другой день примерно в 6 часов вечера раздался голос диктора, говорившего по радио. Передаю [его текст] точно: «Товарищи командиры, политработники, красноармейцы! Немецкое командование решило прекратить бомбардировку и обстрел крепости во имя сохранения вам жизни. Сдавайтесь в плен и сложите оружие, раненым будут предоставлены госпиталя, остальным – хорошее питание и хорошее обращение». На этот голос мы ответили ружейными выстрелами. Через несколько минут со второго этажа раздался женский голос, говоривший в рупор: «Дорогие товарищи командиры и политработники, красноармейцы! Не сдавайтесь в плен – немцы буду вас расстреливать! Мужайтесь!». Поверьте, эти слова словно током ударили, мурашки пошли по телу, какой-то комок застрял в горле, хотелось рыдать. Но нет, нас этим не взять! Мы решили держаться. Правда, нашлись и слабонервные. Прислушиваясь к шёпоту некоторых групп (а я как писал, что мне не нравилось поведение некоторых молодчиков из рабочего батальона, да и оно понятно – прошёл год [так в оригинале], как мы освободили Западную Белоруссию, и эти типы, видимо, недовольны были), приходилось применять свой закон. Как говорит пословица, «Поганая овца портит стадо» - некоторые старались переплыть Мухавец и сдаться в плен немцам, но они своей цели не добились – все они находили приют на дне Мухавца, с некоторыми [же] приходилось расправляться внутри крепости.
Видя, что мы не собираемся сдавать крепость, немцы на другой день предъявили нам ультиматум: если мы до 18.00 не сдадимся, крепость сотрут с лица земли. Весь день стояла тишина. Я заметил на лице ст[аршего] л[ейтенан]та Семененко какие-то судороги, он нервничал, часы его показывали 17.45 – пятнадцать минут оставалось до [установленного немцами] срока. Конечно, мысли не было сдаваться. И ровно в 18.00 на крепость обрушилось всё то, что имели гитлеровцы. Обстрел продолжался 25 минут, и так продолжалось почти каждый день [слово зачёркнуто] вечер.
Тов[арищ] Симонов, я не буду писать события каждого дня, ибо получится целая книга, да и устал [я] уже, вот пишу уже 3-й день.
В этот день меня зацепило в левый бок – видимо, осколком, но обошлось хорошо. Передали, что убит капитан Зубачёв - осколком снаряда попало в голову. Ранен был Коля Гайворонский и убиты Владимир Зайцев и Николай Журавлёв. Слёзы выступили на глазах. Мне передали, что Журавлёв лежит в душевой. Я прополз по душевой и посмотрел на руки: у Журавлёва на левой руке не было 3-х пальцев, но это не он оказался, но так я больше их не видел. Да, я потерял 3-х помощников, троих бесстрашных товарищей. Остался Володя Пузаков и воспитанник, 13-летний Петя Клыпа.
Самый больной вопрос – это патроны и пулемётчики. Пулемётчики часто выходили из строя. А где их было брать? Где брать патроны? Передали, что костёл пустой и там много убитых немецких солдат, но костёл – под  обстрелом. Немцы, как только начали обстрел с воздуха, отвели из некоторых частей крепости своих солдат, но все места держали под обстрелом. И вот я решил пробраться в Костёл. Поползли втроём – я, Пузаков и Петя. Видимо, нас заметили – пули стали щёлкать по стене, приходилось залегать и лежать без движения.  До костёла добрались благополучно. Взяли 2 ящика патронов, штук 15 грант, вытрусили из патронташей патроны, один «Барабель» [так в оригинале; следует читать – «Парабеллум»], несколько плиток шоколада и пять пачек печенья. Конечно, мы были довольны, но впереди – 600 – 700 метров пути – это нелегко с таким грузом. Сидели, пока не стемнело, и вот на обратно пути  я услышал вой или мины или снаряда, и больше я ничего не помню…
Пришёл [я] в себя только на другой день. Владимир Пузаков у одного из немцев снял флягу, она оказалась со спиртом, и вот, как он мне говорил, отпаивал меня дозами спирта. Конечно, я чувствовал себя, как шальной, губы распухли, язык не ворочался. Ничего не слышал, а в голове стоял один звон. Передние зубы были выбиты, я думал, что навсегда останусь глухим и немым. А стукнуло меня порядком – этот звон в голове, можно сказать, и по сегодня не проходит. И так я вышел из строя.
Прошло пару дней. Защитников с каждым днём становилось всё меньше и меньше. Огнемёт с танков уничтожал людей. Правда, кто попадал под струю огнемёта, не погибал, а [его] тело покрывалось сплошным гноем, и этот ожог приносил [ему] большие страдания. Кое-как оправившись, я встал на ноги. Но [ходить] в разведку, снабжать боеприпасами я уже не мог. Майор Фомин лежал раненый. Семененко ещё держался. Последний разговор примерно на 22[-й] день я имел с ним. Мы понимали положение и доказывать уже не могли [так в оригинале], мы чувствовали, что подходит конец, но что ожидало [нас] дальше, мы не знали. Конечно, прорваться [из крепости] мы не могли. Ст[ариший] лейтенант  Семененко последнее слово мне сказал: «Ну и всё, больше я ничего не могу предпринять». Ордена на груди уже не было и не было полевой сумки, знаки различия сняты. Он к чему-то готовился. Я спросил его за орден и полевую сумку, ибо в сумке были приказы и личные его записи, он сказал, что сумка и ордена [так в оригинале] спрятаны [им]. «Может быть, - сказал он, - история узнает о нас». После этого я уже его не видел.
Притом всю крепость наполнило зловонием трупов: разлагались люди, разлагались лошади (в центре крепости стоял арт[иллерийский] полк на конной тяге, и на коновязи стояло около 300 лошадей, и все они были перебиты снарядами). В общем, подходил конец.
На 23[-й] день [нас] насчитывалось человек 16 – 17, которые ещё в состоянии были владеть оружием, но совершенно обессилены, истощены и морально подавленные. Вот в эти минуты, а это было вечером 14 – 15 июля 1941 г[ода], когда не стало ни патронов, ни гранат (гранаты были, но не было [к ним] запалов – я в одном из подвалов нашёл ящик запалов, но они оказались отсыревшими), когда я пустой пистолет с горечью бросил (признаюсь, что [мне] уже всё было безразлично), давала знать контузия (ночью произошёл припадок).
Ночь. Стояла гробовая тишина, кое-где нарушал тишину хрип умирающего или стон раненого. Кое-где раздавались пулемётные выстрелы. Признаюсь, что в эту ночь слёзы душили меня, плакал не [от того], что устал или [что] болели раны или боялся будущего - нет, это слёзы были обиды, было обидно, что так бесследно оторванным от живого мира в этой мышеловке [нам] приходилось умирать. Но я знал, что мы  сделали большое дело. Хотя немцы по радио передавали нам, что забран [здесь и далее – так в оригинале; следует читать «взят»] Минск, Смоленск, Москва, но мы не верили. Минск могли они забрать, ибо от Бреста до Минска – 500 – 600 км [так в оригинале]. Но за Москву – нет [так в оригинале]. Мы расспрашивали пленных [немецких] солдат: они говорили, что бои идут под Минском. Неслись мысли за мыслями и, конечно, отдавать свою жизнь в 19 лет так просто не хотелось. На стене в последнюю минуту штыком было написано: «Товарищи, отомстите за нас!», «Прощай, Родина!».
Дорогой Товарищ Симонов! Если бы Вы знали, как тяжело писать! Но я уже кончаю. С утра в центре крепости появилась бронемашина. Обошла кругом и скрылась в сторону Северных ворот. Я только мог, скрывая волнение, провожать её глазами. Майор Фомин лежал вниз лицом, только глухой стон вырывался из его груди. Психическая жуть. К часам семи вечера в центр крепости через мост реки Мухавец ворвались танки и вслед за ними немцы. Ну и что же! Кроме развалин, трупов и раненых они ничего не нашли. Разве это победа? 24 дня продолжалась неравная битва, битва до последнего патрона, до последнего дыхания, и, если бы мы имели вооружение, боеприпасы, продовольствие, медикаменты, разве бы они взяли крепость за 24 дня? Конечно, нет! Они бы не взяли её и 24 месяца! Если бы Вы видели лица фашистов! Они бесились, их разрывала злость, что горстка защитников столько времени держала и уничтожала фашистов под стенами фортов крепости. Ну, ничего, я очень рад, что мы с первых дней дали почувствовать [немцам], что такое русский человек. И, конечно, я считаю, что победа в крепости – это была наша победа. И герои обороны крепости, как капитан Зубачёв, майор Фомин, воспитанник муз[ыкального] взвода 44[-го] стр[елкового] полка Петя Клыпа, Коля Гайворонский, солдат Журавлёв, ст[арший] л[ейтенан]т Семененко и л[ейтенан]т Виноградов, Владимир Зайцев, старшина Саша Савин – их грядущее поколение не должно забыть. Они бессмертны!
Тов[арищ] Симонов! Я прочёл Ваш киносценарий. Я, конечно, извините меня, но я скажу, что я – суровый критик по отношению к Вашему сценарию. Не знаю, как получится фильм, но сценарий скуповат и бледный. Ну, ничего не поделаешь. Если бы я знал, что Вы взялись за эту тему, я бы Вам помог. Не знаю, хватит ли у меня силы воли посмотреть фильм? Для меня это будет тяжело. Ну, ничего – пусть смотрит молодёжь, пусть смотрят враги этот поучительный фильм для кое-кого. Спасибо, что Вы вспомнили о защитниках Брест-Литовской крепости!
 Итак, мы – в сводной колонне военнопленных. Идём ночь, идём день. Жара невыносимая. Отстающих стреляют. Одна мысль – только бы не упасть, мысль бежать. Мы втроём – я, Пузаков, Гайворонский – под руки ведём Гайворонского ([у него] разбито плечо, [он] ранен в шею и к тому же [у него -] геморрой). [Мы] Могли бежать ещё в первую ночь, но из-за Гайворонского не решились, притом не знали местности. Прошли одну деревню, жители состояли из русских. Запомнили её. Нам сказали, что -вернее крикнули (они хотели дать нам кушать и попить, но немцы не допустили), что осталось идти к[ило]м[етров] 30 – 40 (потом я узнал, что гнали нас в Бело-подляску [так в оригинале], вернее, около этого городка был сделан лагерь). Наступила ночь. Гайворонский идти уже не мог, но просил не бросать [его], он, видимо, чувствовал [наше желание бежать]. Дорогой товарищ! Жаль тебя, но не погибать [же всем] нам троим! На привале мы бежали. Почти до конца августа не могли (т[о] е[сть] не было возможности) переплыть Буг. Берега реки патрулировались. Да притом [мы] ещё были слабы, хотя мы, кубанцы, можно сказать, выросли на берегу [реки] Кубани. Но всё же [нам] удалось переплыть [Буг]. А сколько нашего брата было [на той стороне]? Но они не могли плавать. И вот мы на нашей стороне, но она оказалась опасней, чем на польской стороне. Нужно было действовать осторожно. И снова борьба, лишения, невзгоды, но мы уже на воле. До декабря – Беловежская пуща пока немцы не выжгли все селения вокруг пущи. Поля, леса Белоруссии, опять Пружаны, Аранчицы, Картуз-Береза, Жабинка, Пинские болота, 4 месяца лагеря Освенцим, опять побег, Краков, Опалло [так в оригинале], Лигницы, совместная борьба с поляками. Встреча в 8[-й] гв[ардейской] армии, [вновь] служба [в ней] - 452[-й] арт[иллерийский] полк, 36[-й] отд[ельный] троф[ейный] б[атальо]н, 4[-й] отд[ельный] троф[ейный] б[атальо]н, 150[-я] гид.[так в оригинале] троф[ейная] бригада (ком[андир] полка – Бушуев) 8[-й] гв[ардейской] армии, пом[ощник] ком[андира] взвода, сверхсрочная служба и присвоение звания старшины. По приказу Военного Совета Германии [так в оригинале] от 20 сентября 1946 года всех лиц сверхсрочной службы – демобилизовать. 3-го октября 1946 года [я] демобилизовался. Правда, переводили в другую часть, в линейную, но комиссия [меня] забраковала, пришлось подать рапорт и демобилизоваться. Вот и всё, конечно, когда прочитал, [то понял, что] многое пропустил, ну, ничего - я думаю, что достаточно».
[Приписка на оригинале документа от руки – «Краснодар, Шоссе Пилотов[, дом] 75[, квартира] 1, Бессонов А.Н»].

Теперь желающие могут сравнивать текст этого документа с его публикацией Ленским и "комментированным текстом" Филя.
С уважением - К.Б.Стрельбицкий